Кухня народоведения или завтра Пасха

Нация есть то, что она ест. Черта, разделяющая народы, проходит не по пограничным столбам, а между горшками на кухне. Границы меняются. Империи возвышаются и исчезают. Но «Книга о вкусной и здоровой пище» переживет любые конституции.

О различиях между украинцами и русскими лучше любых трактатов скажут две поговорки: «Щи да каша — пища наша» и «Сало як сало — чого його пробувати?» Обратите внимание: в конце украинской фразы стоит знак вопроса. Ее автор еще может изменить свое мнение. «Під впливом обставин», например.

А русская присказка — однозначное утверждение. Мол, все ясно — щи да каша! Чего тут думать? Хотя произносящий ее, может, и сто лет щей не пробовал. А обедает исключительно в «МакДональдзе».

В первую очередь человек выделяет «инородца» по особенностям питания. Француз для него — лягушатник. Итальянец — макаронник. Молдаванин — мамалыжник. За годы советской власти мы как-то подзабыли о немцах. А до революции, когда их в России хватало, о «сумрачном германском гении» писал только образованный Пушкин. Остальные граждане припечатывали их проще — колбасники. Возвращаясь с солдатчины, Тарас Шевченко всю Астрахань обошел в поисках немецкой колбасной лавки и, не найдя ее, излил отчаяние в дневнике: «Эх немцы… И вы акклиматизировались, а я наверняка рассчитывал на вашу стойкую колбасолюбивую натуру!»

На первый взгляд такой подход выглядит упрощением. Но именно в нем глубинная истина. «Любовь и голод правят миром», — сказал как-то Шекспир, неправильно расставив акценты. На самом деле слова нужно поменять местами. Миром правят голод и любовь. Причем голод куда в большей степени!

Каждый из нас — даже тот, кто выдает себя за Казанову, занимается сексом только время от времени. А ест с завидной регулярностью. Как минимум трижды в день. А еще перекусывает, пробует, замарывает червячка, перебивает аппетит, бросает в рот кусочек-другой…

Чего удивляться, что сахарный и мясной кризисы страшнее бензинового? Когда машина остановится, для пищеварения полезно будет прогуляться пешком. А далеко ли уйдешь, если исчезнет мясо?

Нет, прав был не Шекспир, а совсем другой драматург, живший за две тысячи лет до него, — Еврипид! В его забытой ныне драме «Киклоп» одноглазый Полифем, поймав на обед Одиссея, объясняет ему истинную философию:

Утроба — вот мой бог,
И главный бог при этом.
Пища есть,
И чем запить — найдется на сегодня,
Никто не беспокоит — вот и Зевс
Тебе, коль ты разумен.
А людей,
Которые изобрели закон,
Чтоб затруднить нам нашу жизнь,
— Их к черту!
И вот мое решенье: без конца
Утробу пищей баловать всемерно,
Тебя же съесть…

Изначально человек питался себе подобными. Как-то мне пришлось читать любопытное исследование «Цивилизация каннибалов». Имя автора позабыл. Книжку подарил при расставании любимой девушке. Но суть врезалась в память намертво. Никаким охотником на мамонтов слабое человеческое существо с ломкими ногтями не было. И быть не могло! Мамонты появились у него в пещере потом — вместе с прогрессом орудий убийства. А на заре существования homo sapiens мог охотиться только на самого себя. Хилые — на еще более хилых. Слабаки — на доходяг.

Отсюда затаенный страх к любому чужаку, гнездящийся в нашем подсознании доныне. Свой — это тот, который тобой не обедает. Тот, что вместе с тобой разделывает кого-то третьего.

Из того же гастрономического источника — пожирание врагов в переносном смысле. «Съели министра!» — скажут журналисты, комментируя отставку. «Сожрали меня, сволочи!» — возопит в отчаянии проигравший в аппаратных интригах. «Рынок насыщен», — добавят эксперты по экономике. Каннибальские термины живучи, как условия, породившие их.

Первобытное братство людоедов распалось на отдельные народы только тогда, когда на пожирание себе подобных был введен жестокий запрет. Этносы стали объединяться по принципу национальной кухни — исходя их того, какое блюдо кому больше нравилось. С тех пор, убив врага, отбирают его стада и пашни, а не селезенку и печень.

Для этнопсихолога тонкости гастрономических пристрастий важнее лингвистических и правовых норм. Англичане и американцы говорят на одном языке. Но первые любят бифштексы, а вторые — мясо барбекю. Николай Васильевич Гоголь писал по-русски, но русским так и не стал. Зато как у него прыгают украинские вареники в «Ночи перед Рождеством» — прямо Пацюку в рот! А вот расстегайчики с солеными рыжиками у того же автора почему-то не летают…

Что бы ни говорили, а кухня важнее всего! Римское право и Декларацию прав человека с грехом пополам скопировали по всему миру. Лучше овечки Долли клонируются везде рыночные законы. Но за настоящими нежинскими огурцами, как и сто лет назад, нужно ехать только в Нежин. Иначе никакой неги вы не почувствуете.

Француз может ничего не знать о собственной высокой культуре, путаться в номерах Людовиков и ни разу в жизни не побывать в Лувре. Но он уверен, что лучше французской кухни в мире ничего нет — даже творчество Вольтера с ней вряд ли сравнится. Луковый суп — вот что объединяет Францию крепче Марсельезы. Там его лопают все — от профессора Сорбонны до последнего клошара. И при этом получают малопонятное для непосвященных удовольствие. Турист в Париже непременно покупается на это блюдо. И в девяти из десяти случаев чувствует себя обманутым. Что понятно. На то он и не француз.

Бифштекс с кровью — идеальная модель Британской империи, где подчиненные народы жарили ровно настолько, насколько это было нужно для правящей элиты. С английской корректностью. Без малейшего садизма. Ни на миллиметр глубже, чем следует.

Зато сосиска — сугубо немецкое изобретение. Символ беспощадной германской цивилизации и доведенного до предела технологизма. Крупповские пушки, превращавшие окопы в кровавое месиво, могли придумать только те, чьи прадеды догадались перемолоть мясо в фарш перед тем, как набить им кишку.

Кошерная пища — прекрасная иллюстрация отделенности от прочего мира правоверных евреев. К общему для всех семитских народов табу — не есть свинину они добавили еще одно — не смешивать мясное с молочным. То есть зарисовались дважды. Стоит ли удивляться, что некоторые их часто не понимают?

Ничто так не объединяет, как совместное поедание пищи. В американской армии солдатский рацион не отличается от офицерского. Суворов ел из солдатского котла. Князь Владимир кормил своих дружинников с собственной кухни. И сам подкреплялся вместе с ними. Только не деревянной ложкой, а серебряной. Однажды дружинники возроптали и захотели себе такие же. Князь приказал ложки отлить. «Серебром и золотом не добуду я себе другой такой дружины, а дружиной добуду и золото, и серебро», — якобы сказал он. И был прав. Потому и вошел в былины как Владимир Красное Солнышко.

Примечательно, что и охлаждение народа к Ющенко началось с пресловутого счета его сына в ресторане. Олигархи имеют у нас право лопать что захотят. Даже соловьиные язычки. На то они и мироеды. Но народные президенты и члены их семьи обязаны обедать тем же, что и народ. Иначе какие же они народные?

Размышляя о превратностях украинской судьбы, я пришел к выводу, что причина казней, которые насылал на нас Господь, в том, что мы нация свиноубийц. «Славяне — народ, которой пасет свиней, как мы овец», — удивлялся один арабский путешественник еще в Средние века. Но беда в том, что мы их не только пасем!

Украинская история началась, когда хитрый «дядько в вышиванке» выманил из лесной чащобы ничего не подозревающего кабанчика и отвел в уютный хлев, соблазнив бесплатным харчем. Это было хуже, чем предательство. Ведь раньше они встречались на охоте один на один и в честной дуэли выясняли, кто кому пойдет на обед. А поединок с секачом опаснее, чем встреча с медведем. Теперь же все обернулось, как в «Пасхальной жертве» украинского поэта Владимира Нарбута:

И кабану, уж вялому от сала,
Забронированному тяжко им,
Ужель весна, хоть смутно, подсказала,
Что ждет его прохладный нож и дым.

Парадоксально, но лопать скоромное мы начинаем на Пасху сразу после Великого поста, отметив воскресение того, кто дал распять себя за наши грехи, и вкусив его символических «плоти и крови» на Святом причастии. Без кулинарного подтекста не обошлось и здесь!

Предки не знали, что генетически свинья на 96% идентична человеку. Получается, свиноедство — на 96% каннибализм. Впрочем, и свиньи мстили нам, как умели. Предательски хрюкали, когда комбеды приходили раскулачивать в 30-е. Откладывали холестерин на стенках наших сосудов. Загнанные зимой в хату ради тепла, могли спокойно слопать младенца прямо в люльке.

Если кто думает, что это выдумка, смею его разочаровать. Еще недавно такие случаи в селах не были редкостью. Слышал это от собственной бабушки, выросшей в деревне и помнившей легендарные корнейчуковско-довженковские времена без соцреалистической ретуши.

Удивляться такой «поросячьей этике» не стоит. Свинья смотрит на нас с той же точки зрения, что и мы на нее, — как на потенциальный ужин.

Характерно, что из других народов искренне мы уважаем только один. Тот, что любит свинину не меньше нашего. Поляки в украинском фольклоре — ляхи. Татары — татарва. Русские — москали. И только немец — на почетном месте. Его, такого же свиноеда, как мы, у нас все ценят. Даже больше себя. И ездить предпочитают на немецких автомобилях. Потому что их производители едят не просто сало, а копченый шпик, не жалея на его приготовление дыма и труда. И мясо в колбасе не заменяют соей.

«То, мабуть, у тебе щось німецьке», — говорили мне, когда я в детстве приезжал погостить в село. Это звучало как высший знак качества. Грушевский и Бандера тоже так думали, перенося кулинарные симпатии на внешнюю политику. А в Германии при Гитлере даже выходили научные труды на тему «Свинья — арийское животное». Идеологи Рейха искренне верили: где пасется это парнокопытное, там ареал распространения арийцев.

И все же варварский симбиоз давно пора разрушить. Или хотя бы загнать его в рамки приличия.

Так и видится мне тот усатый «дядько в вышиванке» в обнимку со вставшим на задние копытца обманутым кабанчиком. Они поднимаются ввысь по лунной дорожке, как булгаковские Иешуа Га-Ноцри и Понтий Пилат. И дядько, заглядывая в глаза поросенку, молит:

— Ведь я же не ел тебя, правда?

— Правда! — отвечает пасхальная жертва.

— И ты можешь поклясться в этом?

— Клянусь!

Пора умерить аппетиты, господа! Мы же не свиньи, в конце концов.

Автор: Олесь Бузина

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *