Начните разговор об индустриализации в любой аудитории, и вы услышите эти возражения. Про «отстали навсегда» — это было пущено в оборот перестроечной прессой и повторялось мазохистским восторгом. Сначала это относилось к некоторым отраслям, а потом – от частого повторения – как-то превратилось в универсальную истину.На самом деле, ничего вечного в истории нет, и лидеры могут скатываться в аутсайдеры и наоборот: точно так случается и в маленьких человеческих жизнях.
В конце пятидесятых американские аналитики спорили: когда СССР перегонит США по размеру своей экономики. Пессимисты-алармисты считали, что уже к 70-м, оптимисты – к 90-м. М-да… Едучи сегодня со скоростью под 300 км в час на поезде по Южной Корее и наблюдая по сторонам дороги какой-то нереально опрятный индустриальный пейзаж, трудно поверить, что эта страна в 1950-м году была беднее Танзании.
Если что-то начать делать – результат неизбежен. Сроки? Через пять лет напряжённого труда появятся первые результаты, через десять – они станут неоспоримыми, через пятнадцать страну будет не узнать.
Отсталость – преодолевается. Все страны, вставшие на путь развития, сначала старались подражать лидеру, а потом нередко уходили в отрыв. Любопытно, что английское слово emulation означает одновременно и «подражание», и «соперничество»: одно естественно перетекает в другое. (В русском языке такого комплексного слова нет, приходится говорить «эмуляция»). Между подражательством и соперничеством нет непроходимой стены: превзойти учителя – нормальное стремление ученика.
Мы, русские, любим крайности: всё или ничего. Если уж иметь промышленность, то самую передовую, а средняя – ну её. На самом деле иметь среднеразвитую промышленность лучше, чем не иметь никакой. А наличие у нас при СССР некоторых отраслей мирового уровня уже свидетельствовало о том, что мы можем работать на самом высшем уровне. Наша индустриализация была проведена поневоле торопливо и скомкано, очень многие индустриальные навыки народа (а индустрия – это прежде всего навыки народа, а не просто заводы и фабрики), так вот эти навыки не до конца сформировались и развитие было прервано, но это именно и означает, что нам надо пройти индустриальный этап развития, а не предаваться нано-маниловщине. Сейчас многое придётся начинать сначала.
Говорят: наша продукция будет неконкурентоспособной. Попросту говоря, выйдет дороже китайской. А почему мы обязаны внутри своей страны конкурировать со всем миром? Между прочим, неолиберальное учение о тотальной конкуренции нанесло огромный вред. Общее стремление во что бы то ни стало резать «костЫ», как выражаются в профессиональной среде, т.е. во что бы то ни стало понижать себестоимость, приводит к драматическому падению качества товаров. Это признают все фабриканты и потребители. Европейская одежда 90-х годов и сегодняшняя – это несравнимые величины. Сегодня наметилась робкая тенденция: сделать пусть дороже, но лучше, качественнее, долговечнее. Появляются линии бытовых предметов, которые стОят дорого, но они качественны и долговечны, и покупатели их любят и нередко предпочитают «одноразовым». Такой подход к делу, а не производство монбланов потребительской муры, кстати, отвечает экологическим принципам, притом на деле, а не на словах. В эту тенденцию мы могли бы встроиться. Положим, производить качественную, долгоживущую бытовую технику, вроде тех давних холодильников, служивших десятилетиями. Ткани, одежду, да много чего. У нас есть расторопные торговцы, которые сумеют научить рынок покупать наше, качественное, крепкое. Маркетингу за двадцать лет – ничего себе, научились.
Наша швейная промышленность имела шанс развиться из когдатошних швейных кооперативов, они ведь когда-то начали с производства «шмоток».
Дело это начиналось, и довольно бойко – с задором, с верой. «Процесс пошёл», выражаясь по-горбачёвски, но был придушен наплывом турецко-китайского ширпотреба. Любопытно, что даже «Глория-джинс», когда-то возникшая как кооператив двух друзей по пошиву джинсов, сейчас «отшивает» свой многообразный ассортимент в Китае. А чего мы, собственно, ждали? Если государство было заинтересовано отдать этот сектор в руки частников (не в смысле подарить, а в смысле дать им развиться) – надо было не пускать чужую продукцию.
Это протекционизм? Это непозволительно? А почему, с какой стати? Человечество разработало целую систему государственных защитных мер, позволяющих молодой индустрии развиться. Такие государственные меры ВСЕГДА стояли у истоков любой успешной отрасли промышленности, начиная с английского короля Генриха VII, который некогда брутально запретил вывозить необработанную шерсть из Англии и всячески поощрял производителей шерстяных тканей. (На самом деле работа династии Тюдоров по развитию английской шерстяной промышленности была более сложной и интересной, но здесь просто нет места об это рассказывать, а история крайне поучительная). Это потом, развившись, Англия начала всех учить свободе торговли.
Протекционистские меры обобщил в первой половине XIX века Фридрих Лист в книге «Национальная система политической экономии». Там он развил очень верную теорию протекционизма как динамичной системы защиты и развития своей промышленности. Он, собственно, ничего не придумал, а лишь обобщил накопленный опыт – успешный и неуспешный. Протекционизм – это вовсе не тупая китайская стена, огораживающая от всего мира – это часть промышленной политики.
Для того, чтобы этот манёвр был результативным, чтобы кооперативы выросли, а не увяли, надо было, разумеется, держать руль крепко в руках. В частности сохранить государственную монополию внешней торговли. Не пошлины – с этим всегда можно договориться, а именно монополию. Сегодня отыграть назад – ох, трудно… Кстати, Ленин, придя к власти, ещё до всякой национализации, ввёл монополию внешней торговли и единый государственный банк. Без этих двух мер , пытаться вновь создать индустрию – это носить воду в решете: деньги уплывут за границу, а конкурирующие товары, наоборот, прибудут.
Для того, чтобы достичь результата – любого – необходим план. «Отсутствие планирования – это планирование провала», — любят писать американские гуру в брошюрках, посвящённых искусству делового успеха. И это правильно. Но ещё раньше плана надо иметь образ результата: чего мы вообще хотим достигнуть и как ЭТО будет выглядеть. Как будет выглядеть наша жизнь через пять-десять-двадцать лет? Если это есть – можно рассуждать о распределении работы между частниками и государством, о привлечении иностранных операторов… Пока этого нет, пока государство не высказалось о своём видении будущего – никаких планов строить нельзя. В этих условиях поведение руководящего класса: постараться набить карманы и подготовить запасной аэродром – разумно и объяснимо.
Если мы как народ хотим не то, чтоб даже разбогатеть, а просто для начала выбраться из нищеты, нам надо развивать обрабатывающую промышленность. Народ наш за малым исключением живёт бедно, и помочь этому – можно. Путь лежит не через «чёрный передел» — справедливое распределение природной ренты, в чём многие видят спасение. Я не против справедливости, более того – мне эстетически противны олигархи и миллиардеры среди нищих, но перераспределение ренты – не сделает народ богатым. На всех не хватит! Между прочим и сто лет назад прозорливые умы это понимали. Сергей Булгаков писал тогда, что России насущно нужен не передел собственности, а создание нового богатства, рост производительности; сегодня задачи ничуть не изменились.
Развивать (по существу – создавать) обрабатывающую промышленность надо потому, что на протяжении всей достоверной истории человечества богатство происходило именно из обрабатывающей промышленности и ни из чего иного. Богатели те народы, которые создавали из природного сырья продукты всё более и более высокого передела, т.е. уровня переработки. Изделие может стОить в сотни раз дороже сырья, которое на него затрачено, — в этом и заключается так называемый мультипликатор обрабатывающей промышленности, он же источник богатства. Понятно, что в разные исторические эпохи обрабатывающая промышленность была разной – ремесленной, кустарной, мануфактурной, фабричной, но она неизменно была ОБРАБАТЫВАЮЩЕЙ. Именно в этом, а не в копеечной морали, смысл известного афоризма Вильяма Петти: «Труд есть отец всякого богатства». Это вековой опыт человечества. «Руки рабочих создают все богатства на свете», — пелось в советской песне, и это именно так и есть.
Верно и обратное: никакой народ, не имеющий развитой, многоотраслевой, динамичной и изобретательной обрабатывающей промышленности, ни разу не разбогател, как бы щедро ни одарила его природа. Мало того! Самые успешные народы, вырвавшиеся вперёд на том или ином витке истории, как раз были обделены природными ресурсами. Достаточно вспомнить Венецию и Голландию, построенные на болоте. С коллективными личностями – народами – происходит ровно то же самое, что и с отдельными людьми: великие достижения никогда не строятся на полученном наследстве. Добившиеся успеха добиваются его с нуля – трудом и изобретательностью, но это так, попутное замечание.
Мало того, обрабатывающая промышленность обладает ещё одним чудесным свойством. Это — деятельность с возрастающей отдачей: при росте производства стоимость единицы продукции падает, даже если технология остаётся прежней. Эффект масштаба здесь играет на руку. Сельское хозяйство и добывающая промышленность – это деятельность с убывающей отдачей. При увеличении производства на следующие единицы продукции требуется всё больше труда и капитала. Это понятно: ископаемые всё глубже и дальше, поля всё хуже, т.к. лучшие уже использованы.
Исходя из этого можно легко ответить на вопрос: благо или зло большое население. При возрастающей отдаче – благо. При убывающей – зло. Мальтус и Рикардо строили свои теории в предположении, что главное занятие людей обладает убывающей отдачей. В этом случае многие люди оказываются лишними. Собственно, и у нас прокормиться «от трубы» большому населению не удастся. Известная фраза, приписываемая Маргарет Тетчер, что-де России не требуется столько народа, а для обслуживания трубы и пятидесяти миллионов хватит, — верна в своём цинизме. Так что нынешнее вымирание провинции – процесс объективный, обусловленный экономически; это действие закона убывающей отдачи. Стиль собеса, свойственный нашему государству, дух не создания нового богатства, а распределения имеющегося, – тоже в конечном счёте объясняется деятельностью, которую мы себе избрали, — деятельностью с убывающей отдачей.
В странах развитой обрабатывающей промышленности и крестьяне, и учителя, и парикмахеры относительно богаты, но там, где её нет, все они влачат жалкое существование.
Автор : Сергей Криндач.