Нужна твёрдая ведущая рука. Народ один он не может.

 Перестройка и всё, что с нею связано, меня очень интересует. Это моя даже не молодость, а вполне сознательный, трудовой возраст. 

Помню, как я узнал о приходе к власти Горбачёва: мы с ребятами гуляли в местном парке, а впереди шёл пенсионер с включённым приёмничком (тогда не были в ходу наушники), и так мы услыхали, что Горбачёв избран генеральным секретарём ЦК КПСС.

Никакого особого ликования по поводу фигуры Горбачёва в моём окружении никто не испытал: разве что было внове, что генсек не имеет затруднений в речи и даже может что-то произнести не по бумажке. Хорошо помню антиводочную эпопею, за что его прозвали, не без остроумия, «минеральный секретарь». Кстати сказать, вещь-то необходимая – бороться с пьянством. Возможно, организовано было по-дурацки (как почти всё), но задача самая насущная.

Помню разоблачительные публикации, которые лично на меня потрясающего впечатления, по правде сказать, не произвели: кто интересовался историей, тот всё это знал и так, а кто не интересовался – тот ничего не знает и сегодня. Вообще, свобода слова и ликование по этому поводу напоминала мне радость подростка, который дурные слова раньше видел только на заборе, а теперь – о счастье! – встречает в печатном виде. Так я это тогда ощущал.

Надо сказать, что воззрения мои были тогда вполне антисоветскими: в то время каждый приличный интеллигентный человек считал своим долгом быть антисоветски настроенным. Это давняя и дрянная, разрушительная традиция русской интеллигенции – быть настроенной противоправительственно. Даже вернее так: противогосударственно. Всё, что исходит от государства, русский интеллигент решительно и a priori отвергает. Русская интеллигенция не имела и не имеет государственного смысла, никогда не интересовалась вопросами государственного строительства – все эти скучные и хлопотливые мерзости она передоверяет дрянным, грязным, не интеллигентным людям из райкомов и департаментов. А нам, белым и пушистым, оставьте сидеть на кафедрах и подзуживать. Точно так русская интеллигенция относится и к предпринимательству (и сто лет назад, и сегодня): это низко, это грязно, это отвлекает от любимого дела — пустомыслить и печалиться за народ.
В XIX веке каждый порядочный человек был обязан быть в душе социалистом, а на момент прихода Горбачёва – антисоветчиком. Был им и я. Не то, чтобы я стал мыслить антисоветски на основании каких-то определённых фактов или специальных знаний, — вовсе нет. Просто так было принято. Да и вообще: жизнь скучная, Брежнев шамкает, за границу не пускают, даже шмоток красивых в магазине не сыщешь. К тому же моя трудовая жизнь как-то не складывалась, было ощущение, что занимаюсь я чем-то не тем – всё это, как легко понять, много способствует революционным настроениям. И таких, как я, было много.

Горбачёв не свалил советскую империю: она рухнула, потому что не нашла защитников. Я помню радостное улюлюканье толпы, когда скидывали статую Дзержинского. И об СССР никто особо не жалел: да гори оно всё синим пламенем. А может, не верили, что всё может взаправду измениться… В любом случае, всё было уже готово рухнуть. МЫ были к этому готовы.
Мне вообще иногда кажется, что роль Горбачёва – это роль трясогузки в наступлении весны. Есть такая птичка – трясогузка, у меня на родине их полно, прыгает себе и трясёт хвостом, постукивая им по земле. Особенно заметна она по весне. Так вот про эту птичку в народе говорят, будто она разбивает хвостом весенний лёд. Точно так и Горбачёв разрушил глыбу советской империи.

Но так или иначе та жизнь рухнула – при участии Горбачёва. С тех пор прошло больше двадцати лет – целое поколение выросло.

Обрели мы долгожданную свободу? Безусловно, обрели.

— Нет «кровавой гебухи», тотальной слежки, грязной прослушки, тайных досье на всех и каждого… По правде сказать, я и прежде с этим не сталкивался, но принято считать, что именно против этого боролись поколения лучших людей отечества. Так вот теперь этого нет. Свобода!

— Нет мерзкой цензуры: что хочу, то и кричу. Болтовня извергается бурным потоком. Брызжет из всех щелей. Отвергают тебя СМИ – болтай в интернете. Не умеешь болтать – пиши «комменты». Иные даже карьеру какую-никакую на этом сделали. Свобода!

— За границу – объездись! Ни тебе выездных характеристик, ни рекомендации райкома ВЛКСМ. Ну, деньги нужны, но без денег даже в Америке не раскатаешься. А так – катись куда глаза глядят. Свобода!

— Совсем не обязательно чахнуть на казённой работе. Хочешь – трудись на себя, хочешь вовсе не трудись. Организуй своё кафе, магазин, мастерскую – всё дозволено. Об этом ведь мечтали – верно? Так вот теперь это есть в полном объёме. Свобода!

— Колхозы, живописно прозванные перестроечными литераторами, «агрогулагом» — распущены. Вольные хлебопашцы могут сеять что хотят и сбывать кому сами знают. Об этом мечтали? Так вот оно, есть. Свобода!

Не слышу ликования… 

Да вот же она – свобода! Та самая, о которой Велимир Хлебников, сам того, возможно, не подозревая сказал гениальное: она «приходит нагая».

Вернее, даже так: она обнажает.

Пока человек скован и ходит по струнке, непонятно, как он себя проявит, дай ему свободу. Может, процветёт, а может – впадёт в скотство и рухнет на дно. Пока он не свободен – воображать можно разное. Хочется воображать лучшее: вот разрешили бы то и это – вот мы бы тогда (открыли кафе, создали шедевр, стали делать качественные вещи)… А сейчас что? Сиди на казённой службе – тяни лямку.

И вот случилась свобода. Что она в нас обнажила? А вот что обнажила.

Самое главное: мы к ней не готовы. Не доросли. Как не способен подросток 13-ти лет самостоятельно жить и идти своей дорогой, точно так и наша «страна-подросток» (выражение Маяковского) продемонстрировал неспособность использовать свободу для созидания. Когда-то, в 17-18-19 веке, буржуазные революции расчищали почву от феодальных препон и преград , чтобы более производительно и успешно предпринимать, трудиться, производить. Перестроечные писатели воображали, что и у нас с прекращением социализма что-то подобное случится. Но – не случилось. Мы использовали свою свободу не для увеличения труда, а для его радикального ПРЕКРАЩЕНИЯ. 

Наследие совка просто мародёрски разграбили, что могли – распродали, что не сумели – выбросили. Свобода обнажила прискорбный факт: никто в нашей стране не считал эту созданную гигантскими жертвами, буквально на костях народа, промышленность – внутренне своим делом. От министра до последнего работяги. Пока был государственный пресс, попросту говоря – заставляли трудиться, — что-то происходило, так-сяк трудились. Пресс кончился, вышла свобода – пошло всероссийское гуляй-поле. Сегодня, когда едешь по стране на поезде, видишь там и тут остовы промышленных зданий, обломки теплиц, развалины т.н. молочно-товарных ферм…

Быть может, процвёл мелкий бизнес? Да что-то не видно. Всё ждут и взыскуют каких-то условий. Вот будут условия, поддержка какая-то, вот тогда… А сейчас – хорошо бы протыриться на госслужбу. Количество мелких предприятий, странным образом, не увеличивается, а уменьшается. На это имеется масса объяснений, даже и наукообразных, а суть простая: не охота, не готовы, да ну его…

И то сказать, как славно мечталось на интеллигентских кухнях, В НИИ и на кафедрах: вот были бы частные предприятия, вообще частная собственность, вот тогда бы… Вот она, есть – и что? Свобода приходит нагая… прямо порнография какая-то получается. А не было б той свободы – так бы и померли, мечтаючи. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». 

Разумеется, тут наготове портативное универсальное объяснение-оправдание: бизнес у нас не поддерживают, «кошмарят», душат, не создают условий. Это всё чушь. Капитализм – исторический капитализм – развивался в недрах феодального общества не благодаря, а вопреки условиям. Вообще, ВСЕ великие и даже просто большие дела делаются вопреки условиям. А предприятия люди создают потому, что они хотят работать и зарабатывать, что они хотят осуществить свою мечту, хотят продвинуться, подняться, а вовсе не потому, что вышло постановление об оказании помощи мелкому бизнесу.

Так вот наша свобода показала: таких активных, деятельных, самостоятельных людей у нас катастрофически мало. Есть они? Да, безусловно, есть, но весьма недостаточно. Свобода показала, что в народе очень невелик потенциал экономического творчества.

В «Анне Карениной» есть интересный персонаж второго плана – брат Левина писатель и философ Кознышев. Интересный персонаж, я когда-то даже досадовал на Толстого: ни зачем он столько страниц посвятил этой бесцветной Кити, а интересного человека показал как-то боком и мельком. Так вот этот персонаж говорит, что реформы 60-х годов дают громадные возможности, немцы и французы выковали бы из них свободу, а мы, русские, только ноем, жалуемся и брюзжим.
Ровно то же самое случилось через сто с лишним лет: мы не сумели воспользоваться свободой для дела. 

Сколько же бубнили о том, что-де роспуск колхозов-совхозов – это путь к процветанию! В этом, я считаю, непростительный грех перестроечной интеллигенции: всех этих щелкопёров-аграрников. Именно свобода показала, что колхозы-совхозы – это наилучший, а, возможно, единственно возможный способ организации дела в сельском хозяйстве. Не вообще и не где-то, а здесь и сейчас.Есть кое-какие фермеры, но их немного и, что важно, их дети не помышляют о фермерстве. Это ещё одно обнажение свободы.

Ну и под занавес о главной, обожаемой и святой интеллигентской ценности – о свободе самовыражения. Тут у нас обнажёнки — как в бане. Я не о порнографии, вернее, о порнографии иного рода.

Пока все дудели в одну дуду и всё говоримое было развитием неких спущенных сверху идей – можно было предполагать, что наши писатели-учёные-философы таят в своих незримых творческих глубинах что-то такое ценное и прекрасное, чего они не могут – вот беда-то! – выразить на публике. Потому и пережёвывают эту безвкусную серую жвачку, спущенную сверху агитпропом. Пережёвывают – и мечтают о дивном миге, когда можно будет мыслить свободно и вещать, что измыслил.

И вот миг настал. Лучше бы он, честное слово, не наставал, а застрял где-нибудь по дороге. 

Пару лет назад я участвовал в семинаре в МГУ (заметьте: не в Эколого-политологическом университете и даже не в Орехово-Зуевском педагогическом институте – в МГУ). Там собрались крупные философы, и обсуждалась двухтомная антология современной российской философии – в общем, цвет отечественной мысли говорит об умном и важном.

Боже правый! Какой злокачественный, клинический бред несли эти печальные жертвы свободы философского самовыражения. Бред неумелый, часто безграмотный и неквалифицированный, жалчайший бред. При этом они жаловались, что публика философией (т.е., надо понимать, их трудами) не увлекается; живут бедолаги только скудным казённым содержанием, за которое, между прочим, они должны быть благодарны совку: это оттуда ведётся традиция преподавать повсюду философию; за границей нет такого, чтобы инженер-механик принудительно изучал философию.

В совке они были просто ретрансляторами спущенной сверху версии марксизма. Это было серо, скучно, устарело, но это не было клиническим бредом. Время от времени они вставляли какую-нибудь шпильку в бок «вечно живому революционному учению», что приносило им творческое удовлетворение, и эдаким манером дело катилось десятилетиями.

Потом пришла свобода и всё испортила. Эта голая наглая девица сказала: говорите что хотите.

И они заговорили.
Боже, какое обнажение! Какая порнография! Это помесь «Письма к учёному соседу» Чехова и рассуждений колхозника Глеба Капустина из рассказа Шукшина «Срезал». Говорить своё и от себя – это вообще ужасное испытание. Недаром, сказывают, Петр I издал указ: «Запретить господам сенаторам говорить по писаному, а токмо своими словами, дабы дурь каждого видна была». 

Так что сегодня, вспоминая Горбачёва, который «пришёл дать нам волю», мы находимся в нравственной раскоряке: благодарить его за это или совсем наоборот. Очень много у нас тех, которые наоборот. И их становится всё больше. Именно в этом суть противоречий в оценке произошедшего с нашим народом двадцать лет назад. Именно здесь корень возрастающей народной любви к тов. Сталину.

К сожалению, волю нельзя вернуть назад, хотя порой и хочется. Эдак, знаете, «Я возвращаю ваш портрет». Волю нужно обживать, привыкать к воле. Это непросто. Недаром, старый слуга из «Вишнёвого сада» называл волю (т.е. отмену крепостного права) «несчастьем». Свалившаяся на человека неограниченная воля – это, в самом деле, несчастье. Лет десять назад был у меня знакомец, преподаватель исправительно-трудового права (сегодня его называют по-иноземному – пенитенциарным), бывший начальник соответствующего заведения, состарадательно привязанный к своим клиентам. Так вот он рассказывал, что многие, освободившись, вовсе не стремятся на свободу. Оно и понятно: свобода – это ветер и холод жизни, а на зоне кормят, известны правила игры…

А кто вообще сказал, что простым людям нужна какая-то особая свобода? Геноссе Геббельс считал, что большинству людей нужно только одно – «чтобы ими прилично управляли». Персонаж одиозный, а мысль – ох, неглупая. К сожалению, тех, кто способен прилично управлять чем бы то ни было — у Михаила Сергеича не нашлось. И сегодня их днём с огнём не сыщешь. 

Свобода обнажила в нашем народе ужасное: он не может без палки. Без палки он засыпает. Впадает в своеобразный анабиоз, вроде ежей и ужей. Свободу мы использовали только для одного: чтобы красть и бездельничать. Но никак не для того, чтобы работать и созидать. У нас не оказалось в наличии энергичных вменяемых людей. Не оказалось таких ни у руководства, ни в народных низах, ни среди интеллигенции. Во всяком случае, в таких количествах, чтобы именно они делали погоду.

Сегодня какой идеал жизни? «Свободный труд свободно собравшихся людей»? Как бы не так! Идеал сегодня – табуретка в Газпроме или, ещё лучше, засесть на госслужбу и пилить казённое бабло. Вот итог свободы. Вот её обнажение.

Мы использовали свою свободу, чтобы радикально прекратить всякую деятельность. Мы как народ дисквалифицировались. Мы растеряли индустриальные навыки. Наша индустриализация исторически произошла сверху, из-под палки. Убрали палку – кончилась индустриализация. Сегодня казна изобильно кидает деньги на Космос, на глобальную связь. Ну и что? Эти отрасли процветают? Вовсе нет. Работать просто физически некому. За двадцать лет «почтовые ящики» развалились, а народ разбежался.

Отсюда вывод, простой и печальный: не свобода нам нужна, а твёрдое управление. Надо всех расставить по местам и дать задание. Плановое задание – как в оны дни. Тогда наш народ, тот народ, который есть, а не тот, который вымечтала интеллигенция на кафедрах и кухнях, так вот при таких условиях этот самый народ способен работать. Работать старательно и даже порою инициативно.

Разумеется, территорию свободы нужно постепенно расширять, как расширяют разумные родители территорию свободы подрастающего ребёнка. Человек должен учиться свободе постепенно, понемножку: сначала научись управлять ларьком, потом магазином, сначала мастерской, потом фабрикой, сначала маленькой, потом побольше. Собственно, именно такая идея и вдохновляла закон о кооперации 1987 г. Обвальная приватизация началась после Горбачёва… Поначалу-то речь шла именно о мелком частном бизнесе, о создании нового, а не о прикарманивании казённого.

Когда ребёнок впервые берёт в руки цветные карандаши, ему не говорят: «Рисуй, что хочешь и как знаешь» — ему дают книжку-раскраску. Он раскрашивает по контуру. Потом, постепенно, переходит к собственному творчеству. Есть такие, которые могут сами и сразу? Есть. Но их мало, и ориентировать целый народ на то, что является ИСКЛЮЧЕНИЕМ, значит этот народ обманывать и заводить в тупик.
Нашему народу, чтобы очнуться от анабиоза, чтобы поверить в себя и в будущее, остро нужна такая «раскраска», где нашлось бы место и творчеству, и свободе и предприимчивости. Нужна твёрдая ведущая рука. Один он не может. Брошенный на произвол свободы он свинеет – снизу до верху и сверху донизу. И, главное, радикально прекращает работать.

Вот в этом и состоит главное обнажение и поучение свободы.

Автор : Сергей Криндач.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *