Революция не есть начало новой жизни, революция – это конец жизни старой.

У Николая Бердяева есть удивительно глубокая мысль, совершенно не оценённая ни современниками, ни нами. Мысль такая. 

Революция не есть начало новой жизни, революция – это конец жизни старой.

Не «заря новой жизни» , а закат старой, изжитой, выстаревшейся и обречённой на слом. Бердяев пережил революцию, вернее все русские революции, «как момент личной судьбы» (так он сам писал в своей философской автобиографии). И взгляд его на них был оригинален и не похож на обычные взгляды белых, красных, большевиков, меньшевиков, интеллигенции, аристократии и т.д. Старый мир, мир трёхсотлетней русской монархии, изолгался, выстарелся, обветшал и должен был пасть. В этом была неизбежность и даже желательность.
В самой по себе этой мысли нет ничего особо выдающегося: тогда очень многие так считали, ощущение близкого слома, что называется, витало в воздухе.
Необычное в другом.
Бердяев считал, что сама революция и революционная эпоха целиком принадлежат к старому миру, а не к новому. Более того, революции предельно, до карикатурности, до гротеска обнажают все уродства прошлой эпохи, прежней жизни. Той самой жизни, которая и рухнула ввиду того, что сгнила и утратила силу и крепость. Это вроде как мусор вытаивает из-под снега по весне. Мусор не появился, он был всегда, но зимой он был благообразно припорошен снежком, и потому общая картина была приличной. Во всяком случае, соблюдался кое-какой внешний декорум. Но вот растаял снег – и выперло всё неприглядное уродство окрестного ландшафта: рваная бумага, пластиковые пакеты, ржавая проволока, драные тряпки, битые бутылки, осклизлые полуразложившиеся отходы.
Точно так происходит и в революции: мерзости прошлой жизни – предельно обнажаются.
До такой степени обнажаются, что поверхностному наблюдателю кажется: они только что появились, а прежде этого не было.
На самом деле – было. Революция – великая проявительница. Она сдёргивает все покровы внешнего приличия, срывает, выражаясь по-ленински, «все и всяческие маски».
Словом, революция не порождает ничего нового. Главное, чего она НЕ порождает, это новых человеческих душ, не порождает того самого «нового человека», о котором грезили и Чернышевский, и большевики, да кто только не грезил… Революции делают старые люди. Революции только спускают с социальной привязи прежнего, ветхого человека. Революция снимает все ограничения и отменяет все приличия – это верно. Революция – это эпоха величайшей беспрепятственности. Словно на дороге истории выставлен знак «конец всех ограничений» — и тут уж «наш паровоз» (ну, или там «тачанка») шпарят во все тяжкие. Все тайные вожделения и дурные инстинкты не требуется больше прятать. Сказано же: можно! Теперь всё можно! Э-эх!
Если почтенный чиновник, бывший советский замминистра или секретарь обкома, честный коммунист, вдруг после 1991-го года, в возрасте за 50 лет начинает воровать и прикарманивать всё, что плохо лежит, значит вором он был всегда. Он был к этому готов, и вот – случай представился. Потому что в 50 лет люди не меняются. И в 40 не меняются. Они и в 20-то меняются с трудом… 

Что же тогда истинная революция, т.е. настоящее, радикальное изменение жизни? Старое, обветшавшее, изолгавшееся царство разложилось, обветшало и умерло – это понятно, а новое-то когда нарождается?
Истинная революция, по всей вероятности, – это так называемая «реакция», если воспользоваться расхожим термином. Она – не возврат к старому. Она – начало нового созидания после разрушения.
Истинная революция, настоящая заря новой жизни, — это, как ни странно, Термидор. Вернее сказать, она начинается с Термидора. Когда революция закончила историческое дело разрушения, когда все надлежащие головы отрублены, всё разрушено и разворовано — вот тут начинается новое строительство. В процессе этого строительства и формируется и новая жизнь, и новый человек, и новые цели. Октябрьская революция закончилась не в 17-м, и даже не в 21-м году, когда закончилась гражданская война – она продолжалась все 20-е годы, когда в жизни преобладали мотивы разрушения старой жизни. Задача революции и всего революционного периода – чисто разрушительная. Есть мнение, что самоубийство Маяковского ознаменовало собой конец революции. Он был поэтом революции (заезженное, но верное определение) и умер с её окончанием.
Истинное строительство, созидание началось в 30-е годы. Они же оказались в какой-то степени возвратом к старому: к имперскому сознанию, например, к идее прочной семьи. Этим знаком возврата к традиции стало постановление о преподавании истории и затем широко отмеченное столетие смерти Пушкина.

К чему я об этом рассказываю? А вот к чему.

Та жизнь, в которой мы сегодня живём, в которой жили прошедшие двадцать лет, — это, странным образом, не новая жизнь по отношению к советской. Это продолжающееся разложение советской жизни. Это затянувшаяся революция.

А революция – это разрушение и догнивание старой жизни. Наша жизнь – это догнивание «совка». Новой нашу сегодняшнюю жизнь можно назвать лишь по самой поверхностной внешности. А по существу – это распад и уничтожение «совка». То, что происходило в острый период нашей капиталистической революции, да и сейчас продолжает происходить, — это предельное обнажение и обострение всех уродств, всех скрытых вожделений «совка» эпохи упадка. 
Недаром по глубинному стилю наша государственная жизнь чрезвычайно напоминает поздний брежневизм. Всё дошло до абсурда, до гротеска, до карикатурности. Россия вообще страна мирового гротеска: всё в ней легко доходит до крайних проявлений. Но нового, нового по существу, ничего не возникло. То, что возникло, касается самой поверхностной поверхности: торговые центры, бескрайняя болтовня, мир гламура. Всё это, как любит говорить один мой знакомый, «позолота на помойке» — и именно так оно и есть. А по существу это бессмысленное и бесперспективное толчение воды в ступе, сопровождаемое сползанием к коллапсу. 
Вот говорят: не построено ни одного нового завода, электростанции, в позорном положении железные дороги, ну, сами знаете. И это естественно! Не построено, потому что революция. А революция – это разрушение, такая у неё функция. Вернее, так: окончательное разрушение. Началось-то оно гораздо раньше – в брежневский Застой.

Сегодня принято идеализировать и романтизировать советскую жизнь. Психологически это понятно: прошлое всегда подёргивается романтическим флёром: «Как молоды мы были, как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Сложилась уже целая литература на тему «совка, которого мы потеряли». Брежневский застой впечатлительные романтики называют уже «золотым», разрушенным по чьей-то злой воле или трагическому недомыслию.
Но тут необходимо проявить мужественную трезвость мысли и увидеть то, что было на самом деле и что мы все тогда с радостным улюлюканьем обрушали. На самом деле это была серая, душная, омерзительная, всех «доставшая» жизнь, время патологической скуки, болезненного упадка духа, нарастающего равнодушия к своей жизни. Я говорю не обо всей советской жизни, а только о той, которую хорошо и даже отлично помню: о брежневском Застое. «Буря бы грянула что ли, чаша с краями полна» — эти слова наилучшим образом характеризуют то, что висело в тогдашнем воздухе.

Отвращение к тогдашней жизни было полное и всеобщее. Ещё раз повторю для молодёжи, чтоб не было иллюзий: полное и всеобщее. 

Господствующим чувством было скучливое омерзение. Анекдоты о Брежневе имели точно то же значение, что предреволюционные россказни о Распутине и царице: значение это состояло в утрате минимума уважения. Притом Брежнева никто не ненавидел – его именно не уважали. Вернее сказать – спокойно презирали. Не лично – как символ и воплощение системы.
Тому, что говорила власть, даже если говорила она вещи резонные или даже просто очевидные, – не верили ни на грош. Просто потому, что это исходило от власти. 

Скажите, могла устоять система, в которой даже поверхностное знакомство с «руководящей и направляющей силой» (для молодёжи: «руководящей и направляющей силой» называлась в те времена компартия – КПСС) — компрометирует? Ну так как — могла? Очевидно – нет. Она и не устояла.
Она и рухнула. Сегодня мы живём на её обломках.
Хочу ещё раз повторить: никто ничего и никого не боялся – все скучливо презирали. Таково было господствующее чувство. Я помню это чувство и, знаете, нередко его испытываю в нынешней жизни по самым разным поводам.

Мы те же – нового человека не народилось. И правят нами те же. Персонально уже не те же: те – состарились и ушли — двадцать лет всё же минуло. А поначалу-то «либеральную экономику», а попросту воровскую малину — строили самые завзятые коммунисты: был первый секретарь обкома – стал губернатор. Прочее – соответственно.
Сказать, что они изменили коммунистической идее – неверно и несправедливо. Если вы в какой-то момент пересели с троллейбуса на автобус – вы что изменили троллейбусу? Вы просто сделали как удобнее. Главное ведь – доехать куда надо. Вот и они точно так же. Им стало удобнее стать демократами, либералами, чёртом в ступе – они и стали. Понадобится вновь стать коммунистами, а также иезуитами, фашистами, анархо-синдикалистами, мормонами и кальвинистами – и это сколько угодно и с дорогой душой. Потому что не в этих пустяках их жизнь. Жизнь их – в своих бытовых делишках, которые они непрестанно и изобретательно обустраивают. И именно так было и в эпоху благостного застоя, припорошённого флёром приличия. 
Больше всего человека характеризуют его мечты и стремления. В реальности человек многим детерминирован, не свободен, зависим от того и этого, а вот в мечте он – как птица в небе: лети куда хочешь. Вот это-то направление полёта и характеризует его лучше всего.
Чего они – без дураков – хотели? Хотели одного, вернее двух: 1) бестревожно досидеть на своих местах до смерти (при Брежневе досиживали обычно до смерти) и 2) всесторонне обустроить детей.

Насколько много жизненной энергии они уделяли жизнеустройству детей. Прямо была номер один задача. То ли потому, что сами отпрыски были несамоходные, то ли у родителей других интересов не было. Главное направление было – за границу. Чтобы как можно меньше присутствовать «в этой стране».  Цель была единая – за границу. У дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева сын Юрий Леонидович был зам.министра внешней торговли, прочие подравнивались.

Обратите внимание на эволюцию. У тов. Сталина сын был лётчик, у тов. Хрущева – авиаконструктор, у тов. Брежнева – зам. Министра внешней торговли. Сегодняшние дети важных начальников – все сплошь владельцы банков и корпораций. И это – внучата Ильича. Леонида Ильича. 

В те поры высшей похвалой удачливому карьеристу, произносимой со смесью зависти и восхищения, было: «Из заграниц не вылазит». Но из-за границы всё-таки надо было возвращаться. И на колу мочала – начинай сначала: опять устраивай. Умаешься! Вот тогда-то, по-видимому, и созрела в умах идея прибрать к рукам то, чем только управляли и, главное, передать это дело по наследству детям. Чтоб уж наверняка. Чтоб уж обустроиться так обустроиться! В этом смысл перехода в либеральную веру, приватизации и всего, что этому сопутствовало. Уже в конце 80-х годов Отцы начали перекачивать Детям деньги на создаваемые при райкомах комсомола Центры НТТМ – научно-технического творчества молодёжи – всё было РАДИ ДЕТЕЙ. Вот и Путин говорит: ради детей трудимся. Те тоже трудились ради детей.

Начальникам было в высокой степени наплевать, что происходит в подведомственной им стране: ну, катится как-то куда-то — и ладно. Нынче, как вчера, не нами заведено – не нам и менять.
Часто говорят: при коммунистах строились заводы и вводились электростанции. Да, это было. Строились. Вводились. Но в 70-е, а паче того – в 80-е годы это происходило исключительно в силу инерции, накопленной в предыдущий период – когда сажали. Была ещё живая память о сталинских ежовых рукавицах – ну и соблюдался некий внешний декорум. Какой-то страх божий был: вдгуг чего? А мысли, чувства, устремления – были уже не там. Они были в жизнеобустройстве: дочка, дачка, водь да гладь. И сынок в торгпредстве на хорошей должности. 

Поэтому когда говорят: тогда-де правили коммунисты, а сейчас – либералы, так вот тот, кто так говорит – не видит ни на микрон глубже поверхности явлений. Ни на нано-метр. И даже не поверхности явлений, а просто звучания слов. Сегодня, дорогие товарищи, у власти те же коммунисты, даже если они ни секунды не были в КПСС. Попросту говоря — те же люди, и интересы у них те же. Только возможности – гораздо шире. Раньше только владели и пользовались – теперь могут и распоряжаться, по наследству передавать. Раньше сынишка во Внешторге сидел – теперь в своём банке. Но эта разница – количественная. Не качественная.

У нас не было кадровой революции – поменялись только флаги и вывески. Ну и ещё убрали-задвинули самых компетентных и настырных. Которым вечно больше всех надо. Да их, слава Богу, и не много было. 
Когда я вижу благообразные физиономии «наших», «идущих вместе» или как они там теперь называются – я возвращаюсь в мою  молодость. То есть испытываю ровно то же чувство скучливого отвращения, которое испытывал к комсомольским функционерам той далёкой эпохи. Ну просто один в один. «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!». Спасибо вам, друзья!

 Руководящий класс, партийно-хозяйственная номенклатура уже в 70-е годы в душе плюнула и на экономику, и, паче того, на идеологию, и вообще на «эту страну». Была потеряна перспектива, интерес, исчерпался запас идей.

Номенклатура растащила что могла, и продолжает растаскивать. Олигархи были порождены ею. Разумеется, не всё в жизни идёт по плану, вернее даже, ничего никогда не идёт строго по плану. Кто-то перехватил какие-то богатства, кто-то кого-то переиграл, перешустрил – это бывает. Но общее направление – остаётся прежним: выжать из «совка» оставшиеся соки. Ничего нового никто создавать не намеревается и не планирует. 
Эта жизнь не могла не разрушиться, потому что на неё – плюнули. Плюнули вообще-то мы все. Мы перестали уважать нашу жизнь. Был такой лозунг: «Народ и партия едины». В этом неуважении мы с партией и с руководящей верхушкой в самом деле были совершенно едины. «Гори оно синим пламенем» — такое было общее чувство. Оно и сгорело. До сих пор дотлевает. Патриотически озабоченные публицисты любят упрекать новых русских, что-де «эта страна» для них территория кормления. Это так. Но прежде она стала территорией кормления для руководящих коммунистов 70-х годов. Они на неё – плюнули. Они стали её растаскивать по своим норкам.

К чему я обо всём этом рассказываю? Всё это само по себе известно: да, плюнули, да всё развалилось.
Именно тогда, когда развал и растаскивание стало открытым и зримым – именно это и была наша революция. Великая августовская капиталистическая революция 1991 года. Она не закончилась. Она идёт, она продолжается: экономический, культурный, инфраструктурный развал идёт. Выедите за кольцевую – и вы его увидите. Развал продолжается. По-прежнему продолжают закрываться предприятия, возрастает износ дорог, инфраструктуры и всего прочего. Это значит, что революция продолжается.

Ельцин был разрушитель, такую роль ему отвела история.

Чего хотел и к чему стремился Ельцин? Он хотел разрушить ту систему, которая была. Это ему удалось.
Как он представлял новую жизнь? Уверен: никак. Во-первых, он был далеко не философ, и его советники могли ему подсунуть любую муру под видом последних достижений мирового обществоведения. Во-вторых, он пил, а это ведёт к быстрой деградации личности. Я видывал пьющих руководителей областного масштаба (а пили они практически безальтернативно), так вот спрашивать у них, как они представляют себе иную политическую организацию, это всё равно, что у меня домогаться, какой конструкции синхрофазотрон я предпочитаю.

Можно ли было бы иначе? Вряд ли. Всякая революция – это разрушение. Это не заря новой жизни – это закат старой. Путин и Медведев тоже разрушители, они продолжают дело Ельцина. Противопоставлять их друг другу – ошибка.
Печально, что и сегодня продолжается революция, т.е. разрушение. Мы проиграли войну Западу, мы уничтожили свой экономический и, главное, в значительной мере человеческий потенциал.

И вот сейчас есть признаки окончания революции. Невнятная, но угрожающая и могущественная сила собирается на площадях наших городов. Она вполне может обрушить существующий порядок и закончить революцию. Революцию в том смысле, как я описал выше.
Находящиеся у власти наследники советской номенклатуры 70-х, верные коммунисты-брежневцы, – вполне могут пасть. Могут пасть именно сейчас. Вернее, похватать свои чемоданчики и разбежаться. Трудно сказать, как пойдут события. Их могут подхлестнуть неизбежные техногенные катастрофы, а могут и не подхлестнуть. Я не вижу силу, которая сможет оседлать волну народного возмущения и твёрдой рукой прекратить революцию. Но то, что не вижу её я , — ещё не значит. Что её вообще нет. Вполне возможно, она есть и она сможет возглавить переход, как выражались в совке, « к мирному строительству». Потому что до сих пор – вот уж более двадцати лет кряду – страну только разрушают и растаскивают. Это и есть революция – догнивание старого мира.

Но пора строить новый мир. И возможность поворота я вижу в тех уличных волнениях. Очень хочется верить, что наконец настанет Термидор: контрреволюция и переход к созиданию. Жаль только, что уж больно богата Россия: всегда есть ещё, что украсть.

Автор : Сергей Криндач.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *