Черный январь в Баку

Газеты, телевидение как-то привычно, серо, буднично повествовали о том, что в Баку опять резня. Называлось количество жертв. Мировая и союзная общественность как-то вяло и дежурно протестовала. Офицеры удивлялись, и с каждым днем все более: «Как это так: в Баку резня, а мы еще в Туле». Какие усилия на протяжении недели прилагал М. С. Горбачев для прекращения кровавой междоусобицы, я не знаю, но, по-видимому, исчерпав аргументацию, вспомнил о формуле: ВДВ+ВТА = советская власть в Закавказье, и 18 января дивизия была поднята по тревоге.

К тому времени все офицеры приобрели специфический опыт, и мнение их было единодушно. Суть его сводилась к следующему: «Черт бы побрал всех партийных и государственных вождей. Вместо того чтобы подавить конфликт в зародыше, дадут ему разгореться, убедятся в своей несостоятельности и — давай палочка-выручалочка ВДВ — действуй». Предвидя возможные крупные неприятности, пользуясь тем, что «Южный вариант» — понятие весьма растяжимое и всеобъемлющее, я прихватил с собой две артиллерийские батареи и зенитный дивизион ЗУ-23-2. Как зенитное средство «зэушка», конечно, дрянь. Вероятность поражения самолета батареей — ноль целых двенадцать сотых. Или другими словами, стреляя шестью установками, батарея способна уничтожить 0,12 самолета. Как любят шутить зенитчики: «Сбить не собьем, но напугаем до смерти». Так вот, эта самая «зэушка» прекрасно зарекомендовала себя в стрельбе по наземным целям, даже против танка. Пробить броню она, конечно же, не может, но мелкие ее снаряды сносят с тела танка все: прицелы, фары, тримплексы, прожектора, антенны, и в конечном итоге ослепший и оглохший танк может только обиженно реветь, но боеспособность утрачена.

Надо сказать, что «Южный вариант» — это совершенно гениальное изобретение носящего погоны мыслящего, человечества. Дается определенное количество самолетов, ты волен брать в них все, что заблагорассудится: хочешь — артиллерийский дивизион, хочешь — зенитный, в любом соотношении БМД и БТРД, любое количество боеприпасов. Потом летишь, куда пошлют, и делаешь так, чтобы там было хорошо. Что такое хорошо и как его добиться — твои трудности. Сложится все удачно — никто не потребует отчета, зато если что-то сорвется, что-то не так, как представляется неведомым, но милым политическим «рулям», — начнутся разбирательства. Отмахаться от них тяжело, ибо письменного приказа нет, а слово к делу не пришивается. Придраться могут к чему угодно. Например, к «знаменитым» саперным лопаткам. В свое время их брали не как оружие, а как средство обороны в условиях отсутствия касок и бронежилетов. Лопаткой солдат мог, как ракеткой, отбить летящие в него камни, прикрыть лицо. Это потом уже «домыслили», что лопатки, оказывается, страшное оружие, и превратили их в символ жестокости и произвола.

Все было, как всегда: строго в установленное время колонны полков совершили марши на аэродромы, споро и организованно загрузили технику. Первым ушел на Баку 137-й гвардейский Рязанский парашютно-десантный полк. Я взлетел с первым самолетом Тульского полка.

Январь, зима, светает поздно, темнеет быстро. Самолет, в котором я летел, приземлился в густых сумерках на аэродром Кала, что в 30 километрах от Баку. Крутом ненавязчиво постреливали. Встретили меня начальник штаба дивизии полковник Н. Н. Нисифоров и командир Рязанского полка полковник Ю. А. Наумов. С ними был какой-то летный начальник, который тут же торопливо доложил, что по фюзеляжу одного из самолетов прошлась длинная очередь, потерь нет, самолет вроде тоже серьезно не поврежден, но более детально об этом можно будет судить только утром.

Начальник штаба доложил обстановку: «Рязанцы и костромичи выгрузились, построились в колонны. Выслали разведку и выставили охранение. К действиям готовы! Въезды на аэродром забиты КамАЗами, КРАЗами с бетонными блоками и щебнем. Прикрыты эти импровизированные баррикады нагло ведущими себя группами численностью от 50 до 150 человек. Стрелковое оружие имеется, но относительно немного. Кроме того, подвижные группы на легковых автомобилях катаются по периметру аэродрома, обстреливают приземляющиеся и взлетающие самолеты. Группы противодействия высланы. Задача, — начальник штаба хмыкнул в темноте, — … задачу доложит… командир полка. Меня не было, а он ЕЕ лично от министра обороны получил».

Командир полка полковник Юрий Алексеевич Наумов — офицер исключительных деловых качеств: мудрый, взвешенный, обстоятельный, способный одинаково успешно командовать полком и в мирной, и в боевой обстановке. В числе его положительных качеств было и такое, совершенно необходимое для уважающего себя офицера: абсолютное отсутствие боязни перед начальством, но тут он что-то замешкался:

— Докладывайте, Юрий Алексеевич, в чем дело? — сказал я.

— Разрешите воспроизвести, товарищ полковник. — Ну, воспроизводи!..

Министр обороны поднес мне к носу кулак и сказал:«Попробуйте, мать вашу так, не возьмите!.. Передай Лебедю!»

— Это все?

— Все!..

— А чего взять-то?

—Да Баку. Больше здесь брать нечего.

Задача — взять двухмиллионный город — милая и простенькая. Но тут я был вызван к телефону. Командующий ВДВ генерал-полковник Ачалов задачу уточнил и конкретизировал. Картина прояснилась. Я отдал предварительные распоряжения и пошел на КПП разбираться. До Баку 30 километров, чтобы успешно выполнить задачу, надо было вначале успешно выбраться с аэродрома.

КПП как КПП: окна, предусмотрительно заложенные мешками с песком, напряженные солдаты из аэродромно-технической роты с автоматами в руках. Рассредоточенное парашютно-десантное отделение, прикрывающее и КПП, и этих солдат; за воротами во мраке — контуры большегрузных машин; между ними мелькают контуры людей, у некоторых в руках автоматы, двустволки; раздаются мат, вопли. Я попытался вступить с ними в переговоры:

— Мне надо пройти, и я пройду. Армия — это не кошка, которую поймали за хвост: визжит, царапается, а сделать ничего не может. Мир вашим домам, освободите проход, я гарантирую, что ни один волос не упадет с вашей головы.

В ответ истерическое: «Вы не пройдете… Мы все ляжем, но вы не пройдете…»

Пока мы так мило разговаривали, под покровом темноты на аэродроме кипела работа. В трехстах метрах (справа и слева от КПП) саперы резали проволоку аэродромного ограждения, готовили проходы для машин. Колонны двух рот с потушенными фарами выдвигались в исходное положение. На броне каждой роты десантом сидела еще одна рота. Хорошо груженные «Уралы» готовились к работе в качестве тягачей и толкачей. Что это такое? На бампер «Урала» крепились 2 — 3 больших бревна, к ним 2 — 3 ската. На лобовом стекле — панцирная сетка, от пуль не спасет, а от камней и гранат — очень даже. Водители и старшие машин в касках и бронежилетах, окна открыты, у старшего — автомат наготове, у водителя — на коленях.

Прибывший офицер доложил мне шепотом, что все готово! Я подвел итог разговору: «Ну, черт с вами, я вас предупредил». В ответ улюлюканье, свист, ликующее злорадное гоготанье.

Как всегда в таких случаях — обмен впечатлениями о мнимо одержанной победе.

— Вперед! — приказал я.

Через проделанные проходы роты вырвались на шоссе. В считанные секунды замкнули клещи. Десант спешился и с криком «ура», стреляя в воздух в целях создания паники, атаковал с двух направлений.

Не ожидавшие такого свинства «победители» с воплями разбежались по находящимся на противоположной стороне дороги виноградникам, но не все, 92 человека были отловлены, сбились в кучу. От былого торжества не осталось и следа. Убитых и раненых не было. На земле валялось оружие, хозяев у него, естественно, не нашлось. Ведь ночью все кошки серы. «Уралы» растащили и растолкали КРАЗы и КамАЗы. Путь был свободен.

Рязанский полк, а за ним Костромской двинулись на Баку. Тульский я придержал в резерве, на случай непредвиденных обстоятельств. Командный пункт развернули здесь же, на аэродроме, в двух комнатах офицерского общежития. Рязанцы шли тяжело. В общей сложности им пришлось расшвырять, разбросать, преодолеть 13 баррикад разной степени плотности, 30 километров и 13 баррикад. В среднем одна на 2 — 2,5 километра. Дважды противодействующая сторона применяла такой прием: по шоссе, где предстоит пройти полку, мчится наливник тонн на 15. Задвижка открыта, на асфальт хлещет бензин. Топливо вылито, наливник отрывается, а из окружающих виноградников на дорогу летят факелы.

Колонну встречает сплошное море огня. Ночью эта картина особенно впечатляет. Колонна начинает с двух сторон, по виноградникам, по полям обтекать пылающий участок; из виноградника гремят выстрелы; роты скупо огрызаются. Тягостная в целом картина. Здесь надо попробовать проникнуть в психологию солдата. Этому 19 — 20-летнему парню никогда, ни на каком из этапов воспитания — ни в детском саду, ни в школе, ни в СПТУ, ни в техникуме, ни в институте, не говорили — убей! Его этому никогда не учили. Если быть точным — учили, но абстрактно. Мишень, она и есть мишень, она безлика, ей никогда не придавались характерные контуры солдата того или иного государства. Этого целевого обучения, смысл которого вкладывается в одно слово «Убей!», не осуществлялось даже по отношению к армиям стран вероятного противника. А здесь не вероятный противник. Это Азербайджан, и солдаты из школьной географии в той или иной степени усвоили, что это одна из союзных республик, наша земля, наши люди. И с ними вместе, в одном строю служат солдаты-азербайджанцы, и многие из них из Баку. И летел он сюда, солдат (казенный человек) не в гости, а по приказу. С задачей остановить кровопролитие, замешенное, как многие из них полагали на крупном, не рядовом, но тем не менее недоразумении. И нет в нем агрессивности и злобы. Нет пред внутренним взором образа врага. А есть тоска и недоумение. За что дерутся — черт его знает. А ты — лезь, разнимай, растаскивай. Подставляй голову. За что? Во имя чего и почему ВДВ? Мы что — жандармы? Большинство из них идут по сути в бой настроенные добродушно и благожелательно, уверенные, что если поговорить и объяснить, то люди поймут, прекратят убивать друг друга. То есть идут в бой настроенные не для боя, а с них быстро и жестко сбивают добродушие и благожелательность потоком визгливой брани и оскорблений, автоматными очередями из мрака. И они — эти двадцатилетние парни, видя, как их убивают ни за что, свирепеют, воедино сливаются инстинкт самосохранения и жажда мести. Играет воспитанный десантный «шовинизм» (нет задач невыполнимых, никто, кроме нас). Пробуждаются агрессивность и ненависть к подло стреляющим из темноты. И вот уже нет мило улыбающегося мальчишки, которого где-то ждут девушка и мама, который озабочен вопросами демобилизации, куда пойти учиться, кем устроиться работать. А есть свирепый, хорошо обученный волк, рядом с которым только что пал его товарищ, душа его польза одной черной страстью — рассчитаться.

Эти тридцать километров стоили рязанцам семерых раненых с пулевыми ранениями и трех десятков травмированных кирпичами, арматурой, трубами, кольями. К 5 часам утра полки овладели назначенными им районами. С востока, со стороны аэродрома «Насосная», в город вошла Псковская воздушно-десантная дивизия. Кроме того, масса мотострелков, подразделения которых были укомплектованы наспех призванными «партизанами» из Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев. Тот же город, те же люди. Только в ноябре 1988 года это был живой, бойкий, яркий, темпераментный южный город. Он цвел улыбками и цветами, а теперь угрюмый и подавленный, захламленный, со следами боевых действий и ненавидящими всех и вся людьми.

Началась ставшая уже привычной, но не ставшая от этого более простой и легкой работа по организации комендантской службы, по обустройству, по отлаживанию всех систем жизнеобеспечения.

Но тут уже плановая работа не получилась по ряду причин. Во-первых, саботаж всех распоряжении военного командования. Меньшая часть саботировала сознательно, а большинство — по принципу: «Вы уйдете, а нам здесь жить!» Во-вторых, «революционная» деятельность существенно подорвала материальные ресурсы города. В-третьих, не было уже генерала Тягунова, который один, без всякой охраны, ездил по самым горячим точкам: длинный, худой — лез в свалку. Высокий дребезжащий голос его действовал на людей магически. Он умел укрощать самых буйных. К тому же он был организатором! А по большому счету — Державный Генерал. Было и в-четвертых, пятых и шестых… В общем, закрутилась нервная свистопляска. Полки беспрестанно дергали. От самых высоких начальников командиры получали свирепые, но скороспелые и непродуманные приказы, суть которых зачастую сводилась к формуле: «Стой там — иди сюда!» Приказы эти отдавались порой минуя меня, я начинал уточнять у соответствующих начальников эти приказы — и нередко нарывался на брань, а брань — это всегда от слабости и растерянности.

По опыту я знал, что какие бы крутые и горячие распоряжения и приказы ни отдавались любыми, в том числе очень высоко стоящими начальниками, за конечный результат отвечать мне! Поэтому, несмотря на всю брань, угрозы и вопли, я жестко стоял на одном: дивизией командую я! После нескольких нелицеприятных стычек эта мысль все-таки проникла в сознание начальников, и управление дивизией упорядочилось. Через все имеющиеся в моем распоряжении структуры я стремился максимально просветлить обстановку. Удавалось это слабо, но удавалось! Командиры, политработники разных уровней докладывали о нервном, возбужденном состоянии жителей города, о противостоянии, многочисленных фактах высказывания ненависти и угроз в их адрес. Не проходило суток, чтобы несколько солдат не были травмированы прилетевшим откуда-то из мрака кирпичом, обрезком трубы. В этой обстановке я получил задачу захватить морской вокзал города Баку, откуда (как было установлено) группой активистов народного фронта численностью До 150 человек осуществлялась координация действий по сопротивлению войскам. В короткие сроки штаб дивизии спланировал операцию, задачу по захвату морвокзала я поставил командиру Костромского полка полковнику Е. Ю. Савилову. Согласно задаче, в 4 часа 30 минут утра 24 января полк по сходящимся направлениям выдвигался на исходные рубежи и до 5 часов 30 минут (по возможности бескровно) овладевал морвокзалом. Огонь было приказано открывать только ответный, но если дело дойдет до открытия огня, сбивать охоту стрелять на всю оставшуюся жизнь. Все было готово. Передовые подразделения начали движение, но здесь вмешался находящийся в Баку командующий генерал-полковник Ачалов. Что уж у него там произошло, не знаю до сих пор, но он лично заполошным голосом ревел в трубку: «Немедленно остановить и прекратить!» Остановили и прекратили. Войско, слава Богу, управляемое. Напряженные, настроенные на действие люди расслабились. В шесть часов утра новая команда, сопровождаемая «удивленной» фразой: «Вы что, остановили полк? — спросил все тот же Ачалов. — Да вперед, черт вас побери!»

Вперед так вперед, особенно если черт нас побери. К 7 часам утра полк без потерь с обеих сторон овладел морвокзалом. Захватил первоклассный (построенный на верфях Финляндии) пароход «Сабит Оруджев», где непосредственно располагался штаб народнофронтовцев. Задача была выполнена, но, как всегда в таких случаях, образовался ряд обстоятельств, повлекших за собой последствия разной категории сложности.

Во-первых, в 7.05 с моря подошло судно «Нефтегазфлота», развернулось бортом метрах в 250 от берега, и человек 15-17 автоматчиков открыли по полку огонь. В первые секунды были тяжело ранены сержант и рядовой. Сержанту пуля попала в спину, в район поясницы, правее позвоночника, и проникла в брюшную полость. Сержанту в госпитале отмотали метра полтора кишок, но он остался жить. Рядовой получил через каску слепое ранение головы. Слепое — это когда входное отверстие есть, а выходного нет. Слепым-то оно стало, наверное, потому, что через каску. Через месяц солдат, не приходя в сознание, скончался в госпитале. Рота, находящаяся на пирсе, ответила огнем. Командир полка принял мгновенное решение: четыре БМД-1 выползли на причал, каждая машина всадила в судно по две кумулятивные гранаты, судно загорелось. Уцелевшие боевики прыгнули в благоразумно привязанную за кормой моторку. Им дали уйти.

Потом, когда все кончилось, шутили — можем мы воевать с Военно-Морским флотом, можем главное — заманить его на дальность прямого выстрела из пушки.

Во-вторых, в числе прочих объектов морвокзала был захвачен и ресторан, а в ресторане — завтрак человек на двести. И не просто завтрак, а шашлыки, балыки, икра красная и черная. А здесь солдаты, которые уже неделю на сухпайках. Возбужденные боем, молодые, здоровые, нормально в таком возрасте голодные. Небезосновательно рассматривая сей завтрак как военный трофей, подмели его вчистую, оставив только салфетки.

В-третьих, из-за необъяснимой задержки вместо планируемых 150 — 200 человек захватили только чуть больше 20. Именно из-за задержки, потому что основная масса народнофронтовцев разбежалась в период с 5 до 6 часов. Кто-то «сдал» операцию, не думаю, что в этой сдаче был замешан командующий, скорее всего он оказался пешкой в чьей-то игре, но необходимо заметить, что надо быть очень большим человеком, чтобы остановить командующего воздушно-десантными войсками.

В-четвертых, пожилые, степенные, хозяйственные, многомудрые командиры хозяйственных взводов и батальонов не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы, как они выразились, «на халяву» пополнить оскудевшие запасы. Один прихватил из закромов ресторана два ящика чешского пива, второй — ящик растворимого кофе в банках. Пиво и кофе практически тут же вернули. «Запасливые и предусмотрительные» поимели многие неприятности, но история на этом не кончилась.

В-пятых, наученные горьким опытом офицеры-политработники опросили администрацию морвокзала в целом и ресторана в частности об имеющихся претензиях. Администрация морвокзала рассыпалась в благодарностях за то, что практически зданиям и сооружениям не было нанесено никакого ущерба, в окна и люстры никто не стрелял. В общем, вывод один: большое, большое вам спасибо! Администрация ресторана предъявила претензии за съеденный завтрак. Им логично предложили считать, что господа народнофронтовцы сначала съели завтрак, а потом разбежались. И сделали предположение, что коль скоро завтрак был накрыт, то за него кто-то уже заплатил. Администрация с этими рассуждениями согласилась, и конфликт был исчерпан. Больше всех в выражениях благодарности, признательности и восхищения рассыпалась бухгалтер ресторана Галина Николаевна Мамедова. Но о цене этих цветастых словес поговорим ниже. Полк, на мой взгляд, решил главную серьезную задачу: благодаря его действиям перестал существовать командный пункт, координирующий центр, мозг сопротивления — называйте как хотите, но непосредственно за этим напряжение стало стремительно спадать, жизнь начала входить в нормальную колею.

Костромской полк остался для несения службы в городе, а два полка я сосредоточил на аэродроме Кала.

Образовалась своеобразная пауза, которая, впрочем, тут же была заполнена. По всем прежним похождениям я твердо уяснил, что пока обстановка конфликта непредсказуема, чревата самыми неожиданными последствиями, действовать придется однозначно одному. Никаких представителей государственных, партийных структур, комитета госбезопасности, прокуратуры: «Гуляй, рванина, от рубля и выше». Но едва она, обстановка, усилиями солдат и офицеров нормализуется, мгновенно появляется масса умных и значительных лиц, представляющих вышеперечисленные институты, которые сразу, «без здравствуйте» суровыми державными голосами начинают задавать множественные «Почему?». Так произошло и тогда.

Не успели мы даже слегка почистить перышки, как я получил информацию о том, что для разбирательства произошедшего инцидента прибыла многочисленная — 39 человек — совместная группа следователей Прокуратуры СССР и Главной военной прокуратуры, и одним из основных объектов ее работы явилась вверенная мне дивизия. Передали приглашение прибыть старшему группы для организации взаимодействия по совместной «плодотворной работе».

Я поехал. Группа располагалась в одной из гостиниц вблизи Сальянских казарм…

Итак, поспешно созданная после очередного «удивления М. С. Горбачева» и в пожарном порядке отправленная в Баку группа следователей пыталась отладить свою работу. Старшего группы генерал-майора (фамилии не помню) я не нашел. Следователи группы, с которыми я встретился, были частично мне знакомы. Частично не знакомы, но все равно отнеслись ко мне вполне дружелюбно. Это объяснялось предельно просто. Как говорил Маугли, мы были одной крови: я и подобные мне гасили конфликты, а они и подобные им разбирались в их последствиях, пытались в совершенно диком беспределе навести какой-то, пусть маленький, пусть поверхностный, правовой порядок. Я и они отчетливо сознавали, что в любую минуту мы могли пасть жертвой сановного решения какого-нибудь очень высоко стоящего партийного чиновника или чиновного аппарата в целом, или очередного телешоу Горбачева. Примеры тому, достаточно свежие, были перед глазами. Наиболее яркие из них — генерал-полковник Родионов, которого с легкостью необыкновенной сделали заложником чиновничье-бюрократических, номенклатурно-партийных игр в законность.

Все многочисленные таланты генерала Родионова, брошенные на момент разбирательства на одну чашу весов, не оказали практически никакого воздействия в обстановке, когда надо было спасать честь и достоинство члена Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе и первого секретаря КПГ Патиашвили.

Я кратко ввел представителей следовательской группы в обстановку. Многие из них крутили головами, но тем не менее дружно, в один голос, заявили, что намерены стоять на букве закона и беспристрастно разобраться во всех имевших место безобразиях. Тем более, что для начала работы материала более чем достаточно. Один из следователей пододвинул стопку стандартных листов, на глаз штук 150 -170. Я бегло их прочитал. За этими листками стояла чья-то неуклюжая, не очень умная, но упертая и целенаправленная организаторская работа. Все они были озаглавлены совершенно одинаково: «Перечень преступлений, совершенных военнослужащими воздушно-десантных войск на территории Баку 19 — 20 января 1990 года». Тексты разнились, но незначительно: убиты сотни, ранены тысячи. Украдено совершенно неимоверное количество машин, холодильников, ковров, денег, драгоценностей. И выводы были везде одинаковы: требуем немедленно разобраться и сурово наказать.

Третьим сверху лежало заявление Галины Николаевны Мамедовой, бухгалтера ресторана морвокзала. Из него я с удивлением узнал, что в верхнем ящике стола у нее лежало 12 тысяч рублей невыданного аванса. В среднем — перстень с бриллиантами и умопомрачительные золотые сережки. В нижнем — несколько коробок французских духов, туалетной воды, и все это украдено, украдено, украдено. Итог подведен не был, но то, что хранила Галина Николаевна в трех ящиках письменного стола, тянуло на глаз на тысяч 50 — 60. Напомню, что это 1,990 год и 60 тысяч рублей были эквивалентны небольшому стаду «Жигулей». Там же обнаружилось послание заместителя директора морвокзала. Сам «босс» юркнул в тину, выставив на передний план зама. Из этого многостраничного послания следовало, что морвокзал разграблен полностью. В списке, насчитывающем более 200 пунктов, фигурировали: телевизоры, ковры, портьеры, посуда, видеоаппаратура. Я читал все это с нарастающим удивлением до тех пор, пока не наткнулся на пункт: «Украдено шесть диванов из зала ожидания». Диваны в зале ожидания морвокзала представляли собой сварные конструкции длиной около пяти метров, рассчитаны были на шесть человек. Кража подобного сооружения была изначально абсурдна с точки зрения применимости его в войсковом хозяйстве, а с учетом того, что в городе были задействованы боевые машины десанта, бронетранспортеры и колесные автомобили типа ГАЗ-66, просто невозможна. Если даже и нашелся бы олух, которому взбрело в голову украсть такой диван, ему бы элементарно не на чем было его увезти. Переноску диванов на руках я категорически отвергаю. Народ в армии, как и везде, по умственным способностям всякий, но таких идиотов, я точно знаю, не было.

Прочитав про диваны, я долго хохотал. Насмеявшись, коротко объяснил суть происходящего и рекомендовал все эти под копирку написанные заявления отправить в ближайшую урну. Ребята-следователи сказали, что они в принципе мне верят, но работа у них такая — доказывать ослу, что он осел.

25 января последовал звонок командующего ВДВ генерал-полковника В. А. Ачалова:

— В Джалилабаде свергнута советская власть. Тебе придается дислоцированный на аэродроме Кала вертолетный полк. Думай, что делать с Джалилабадом. Решение доложить!

Что тут думать, как говорят, трясти надо! Вызвал командира вертолетного полка. Полковник оказался приятный во всех отношениях, в Афганистане побывал дважды, на колодке — орден Боевого Красного Знамени и две Красные Звезды, шрам через щеку. В общем-то, что надо. Спланировали операцию быстро и без затруднений. Я доложил решение, оно было утверждено. С рассветом 26 января с аэродрома Кала снялись и взяли курс на Джалилабад 5 вертолетов МИ-8. На борту каждого находилось 15 человек: каски, бронежилеты, три ротных пулемета, три гранатомета АГС-17, автоматы с подствольниками. Экипаж каждого вертолета с первого взгляда вызывал глубочайшее уважение. Трогать такую организацию без самой крайней нужды не хотелось. Задача каждой группы — перехватить в определенном месте одну из пяти входящих в город дорог. Всех впускать — никого не выпускать. С интервалом в 15 минут с аэродрома снялись еще 16 вертолетов разных модификаций. На Джалилабад ушел усиленный парашютно-десантный батальон, который возглавлял ввиду чрезвычайных обстоятельств командир Тульского полка полковник В. И. Орлов. Все прошло как по маслу. В строго установленное время дороги были перехвачены, десант высадился без потерь, взял под охрану все объекты жизнеобеспечения города. Орлов доложил следующую, небезынтересную ситуацию. Все оказалось проще и банальней, чем докладывалось и представлялось. Воспользовавшись буквально висящей в воздухе атмосферой неуверенности, неопределенности, страха, десяток энергичных и предприимчивых мужичков с уголовным прошлым (при молчаливом непротивлении господ обывателей) разгромили горисполком, сожгли горком, разогнали школу милиции. Возмутительно то, что школа милиции насчитывала до 150 человек и была вооружена автоматами. Но доблестные стражи порядка ( как действующие, так и будущие) не оказали ни малейшего сопротивления. В панике бежали из города, дружно побросав автоматы в какую-то запруду глубиной 17 метров.

Уголовнички во всеуслышанье объявили, что советская власть низвергнута, к власти пришел народный фронт в их лице, в течение суток выкачали у руководителей предприятий и частных лиц более 350 тысяч рублей на «нужды народного фронта» и, держа ушки на макушке, с появлением первых вертолетов успешно ударились в бега. Дома и стены помогают.

Орлов доложил, что собравшиеся на главной площади города многочисленные граждане тепло и сердечно приветствовали батальон, сразу же избрав его, полковника Орлова, председателем горисполкома. Немножко подумав, все партийные и беспартийные дружно проголосовали за избрание его секретарем горкома и, по некотором размышлении, назначили начальником милиции города. Никто не освобождал Вадима Ивановича от обязанностей командира полка, и вообще он туда летел воевать, а тут такой почет, уважение, радушие и гостеприимство, такое высокое доверие. Вадим Иванович, несмотря на могучую фигуру и крутой характер, несколько растерялся. И доклад по обстановке завершил простым человеческим вопросом: «Что делать-то?» Дело прошлое: когда я слушал его доклад по радио — давился от смеха, хотя прекрасно понимал, что Орлову не смешно. На классический вопрос «Что делать?» я дал почти классический ответ: «Оправдывать доверие!»

— Это как? Если я и горком, и горисполком, и милиция в одном лице…

— А очень просто. Заставь, чтобы школы, больницы, пекарни работали. Все, что разрушено, разграблено и сожжено — восстанавливать и ремонтировать. Город скрести, мести. Потом разберемся, какой ты горком и милиция. Для меня ты сначала командир полка.

Вадим Иванович оживился — я своим ответом предельно упростил ситуацию. К вечеру того же дня я получил от него доклад, что все работает, метется, скребется и восстанавливается.

Народ этим делом занялся с великой охотой. Всякую помощь и содействие оказывают руководители предприятий, введен комендантский час, уточнены объекты охраны, организовано патрулирование.

Утром на следующий день он доложил, что за ночь происшествий не случилось, восстановительно-подметательные работы продолжаются, но из Баку прибыл Некто, представившийся первым секретарем горкома.

— Вадим Иванович, не жмись, отдай одну должность,- сказал я. — Еще пару дней пройдет, и председатель с начальником милиции отыщутся. Ты снова будешь просто командиром полка.

К вечеру Вадим Иванович доложил, что все нормально, но вновь обретенный секретарь горкома за целый день ни разу не вышел из здания, ни с кем не встречается, никуда носа не кажет!

— Разберись с ним, Вадим Иванович, на кой черт он такой нужен!

Через час доклад:

— Разобрался. Он за должность 50 тысяч заплатил, прибыл потому, что денег жалко. Он здесь раньше в этом городе на какой-то мутной должности подвизался и знает, что если он сейчас в качестве секретаря горкома к людям выйдет — убьют.

— Тогда гони его в шею!

— Это как?

— Цивилизованно! Вывези его на машине за город километра за три в сторону Баку, высади и объясни, что если будет по этой дороге топать ножками, то придет туда, откуда явился. Тормозок на дорожку дать не забудь.

— Есть!