Игорь Свинаренко о драме современного Обломова
Иван Иваныч был русским человеком, крайне русским. Русскость (два «с» или три, как лучше?) он в себе довел до высокого градуса, крепче уж он не мог. Не говоря уж про имя с отчеством, это еще бы и ладно – а было много других в нем этнических качеств, и врожденных, и выращенных им лично за долгие годы. Он был как садовник, сам себе садовник.
А потом он пережил удивительное превращение, невероятное. Не то чтобы неким прекрасным или напротив ужасным утром он превратился в жука, до этого не дошло — но все же метаморфоза леденила кровь; ему, по крайней мере.
Иван Иваныч (далее ИИ, а то как-то слишком длинно выходит, громоздко, когда имя и отчество) любил напоминать при случае, что его отец и дед, и даже прадед, – все были профессора. Это походило на правду, некоторые видели его отца и знали его именно как профессора. На вопрос о том, отчего он сам не продолжил семейную традицию, ИИ с ухмылкой отвечал, что есть поприща не менее достойные, служение может происходить не только на ниве науки. (Про учебу в институте химического машиностроения он не любил вспоминать). «Есть же еще и русская культура!» Это к тому, что он держал галерейку в Москве, в квартале, где сохранились еще старинные домики , даже деревянные, которые по какому-то капризу судьбы не сгорели в трудные времена – хотя, конечно, и в легкие времена много чего элитного горит на радость новому инвестору.
В галерее был сплошь русский товар – иконы, картины из усадебной жизни, пейзажи «не хуже Левитана», охотничьи сценки, бронза, серебро и кой-какая мебель антикварного толка.Дом ИИ был тоже очень русский, не только антураж, но и кухня, окорока и кулебяки, грибы и рябчики, осетры и залом, и все в таком духе, a la старосветские помещики. Конечно, без водки не обходилось, и чтоб она занимала скромное место сказать нельзя. Водка и сама по себе, из графинчиков, ну не ставить же на стол казенную бутылку – и настойки с хрен знает чем, хрен тут и буквально тоже надо понимать. (А наилучшая настойка – это, как известно, водка на раздавленных кедровых орехах, не более полудюжины на пол-литра, и никакого чтоб сахара). Водку он пил даже и в пост, который вообще не соблюдал, и к причастию не ходил, но, несмотря на это, как многие русские, считал себя очень набожным человеком: ну а что, в храм-то ходил же иногда и молился за близких каждый день, а сына (про которого позже), само собой, крестил.
Покупка сруба в деревне была неизбежным ходом в этой игре, вся жизнь игра, если на то пошло. От Москвы это получилось далековато, километров 300, но зато там были леса и охотхозяйства с егерями. Хороший же прикормленный егерь тебя без добычи не оставит.
В деревню ИИ вез персональный водитель. Еще на переднем сиденье размещался обычно московский порученец персонажа. В деревне к компании присоединялся местный лесник, которого о заезде предупреждали заранее и следили, чтоб не ушел в неплановый запой без санкции верхов. Все эти люди составляли скромную свиту ИИ и должны были обращаться к нему «барин», с этим было строго – под страхом отлучения от тела.
И вот ИИ ходил со своими людьми стрелять уток из дедовского дорогого какого-то старинного ружья (на самом деле купленного у московского соседа), в дедовской же бекеше, в модных итальянских сапогах. Просто ритуал, а не добыча пропитания. Люди подкрадывались специально посмотреть на это представление. Действительно, это неплохо смотрелось – и барин вроде настоящий, и дворня достаточно подобострастна и убедительно изображает придурковатость. Местные, до общения с которыми снисходил ИИ, почтительно выслушивали рассказы о его знакомствах с великими. Листьев, Бондарчук и Евстигнеев, да даже сам Михалков брали у него товар, что он выдавал в деревне за дружбу. Этому верили, отчего ж не верить.
Быть барином – это ж не только держать в страхе людей и ходить на охоту. Надо ж еще как-то кутить, всепренепременно. ИИ – особенно когда приезжал с друзьями, тесной мужской компанией – посылал порученца к леснику, чтоб тот подогнал крестьянских девиц. Кончалось часто тем, что в райцентр посылали машину и она привозила профессионалок из местных. Впрочем, какая разница. Тем более что и Троекуров, куда больший барин, не с пашни же забирал девок и не из людской, а устроил в имении персональный бордель, где то и дело проводил ротацию, выдавая замуж подурневших и раздавшихся красавиц и беря на их место нимфеток. Странно, что про такое заставляют читать детей в русских школах, называя это духовностью!
— Ну, я натуральный барин, — думал ИИ, отсылая прочь девицу и закуривая трубку, «в его устах янтарь дымился», отменный вирджинский табачок.
Потом получилось так, что ИИ познакомился с местной, с настоящей русской, с деревенской, которая сидела дома тихо и обходила барский дом, то есть барский сруб, стороной. Понятно, она не такая как все, носительница традиций и подлинной духовности, и крестьянской нравственности, ну, в таком духе. И со всей неизбежностью ИИ стал за ней красиво ухаживать, привозя из города богатые тряпки и умные книжки, вынуждая их читать, в результате чего она ему родила сына и познакомила с мамой.
Жена ИИ в Москве узнала об этом довольно поздно, когда пацаненок уже пошел в школу… И, соответственно, перестала давать мужу, или кто он стал теперь, деньги: ну а что, мальчик вырос, живет с юными красавицами, — ну что же, пусть сам зарабатывает на жизнь себе и наследнику, и своей юной красавице, все логично.
Он беспечно махнул на этот катаклизм рукой, рассчитывая прожить с галереи. Но что такое московская галерея? Игрушка, которую держат на деньги богатого мужа, он так организует околокультурный досуг жены (или наоборот). Мысль, которую ИИ от себя гнал, – что он живет на деньги жены – была таки верная. Оставшись один, он понял, что попал. Куда-то, конечно, звонил, с кем-то пытался договориться, выдумывал проекты века – но по деньгам предложения ему делали бедные и для него стыдные. Он целыми днями лежал на диване в съемной квартире и отпивал понемногу из водочной бутылки, которая стояла на паркете под рукой. Закусывал деревенскими настоящими огурцами, засоленными как положено, в кадке, без капли уксуса. Жил он продажей антиквариата, купленного еще в старой жизни. Сначала это было почти богато, а после, в кризис, продажи застыли. Ничего не удавалось продать, — после того как ушли главные перлы его коллекции, Коровин и Вересаев.
И жить стало не на что.
ИИ стал промышлять, как бы так выразиться, собирательством. В одном приличном доме он собрал в свои огромные карманы – такие у него были штаны для дачи, солдатские, французской что ли армии, с необъятными карманами – набор старинных серебряных ножей, толк же он знал в этом. Нагрянул он тогда внезапно, привез хозяйской бабушке настоящих волгоградских арбузов. Она была счастлива, потому что в детстве жила в Сталинграде и ей запомнилось, что тамошние арбузы слаще всего в мире. Как-то она сказала про это ностальгически в пространство, а он запомнил! Семья была растрогана, хотя и ножей было жалко, и все сообразили, что взять их было больше некому.
— Но он такой милый, такой трогательный!
Хозяйка потом устроила с ним объяснение. Непонятно, чего она ждала – слез, раскаяния, уж не знаю чего. Но ничего не было, он объяснил, что не считает это воровством, а просто берет, что ему нужней, чем другим. Ну взял и взял, и что, кто-то обеднел от этого? Она была удивлена, нет слов, но и молчала. И как-то приняла это. Ну, типа «простим должникам нашим», ну, как-то так она сложила картинку, что пусть ворует, подумаешь. Унес один набор — ну, пусть и еще унесет, был, кстати, похожий, так он и его унес, без извинений.
Они после этого стали дружить, она его понимала как никто, остальные злились и некоторые даже отказали от дома. Одна семья недосчиталась старинных каких-то редких книг после его визита, и самая беда была в том, что квартира была съемная, а книги чужие совершенно. Как они выкрутились из ситуации, ИИ не узнал, потому что контакты были обрублены.
Новая близкая подруга была стеснительная и всего боялась, она была в ужасе — ИИ поймали в магазине на ее глазах, он вынес под курткой две сковородки, все в дом. Она тут же кинулась к машине и заперлась в ней. Его, однако, выпустили, он откупился.
ИИ потом рассказал ей, что давно ворует в супермаркетах. Мальчику в рюкзачок напихает товару – и гонит того мимо кассы. А в Измайлово на рынке сколько он взял роскошных вещиц!
Но сколько там наворуешь в магазинах? Как кормилец он выглядел бледно. В деревню он возил семью, конечно, но – все реже. Персонального водителя уже не было, и он из деревни вызывал машину, ее подавали к подъезду. Семья неспешно грузилась , с подарками для деревенской родни и городскими припасами для себя. 300 км, шофер за день успевал обернуться.
Потом это стало дорого и редко.
Но все же он туда заезжал, конечно. Там ждали, что вот он приедет, на машине – это для деревенских было очень важно! – и богато отремонтирует дом, как обещал, и все лишний раз убедятся, что зять – крутой парень и хороший человек, а не как у всех. Но деньги уже не просматривались. Жизнь без них стала другая. Как бабки кончились, теща перестала обращаться к зятю по имени-отчеству и могла запросто сказать бывшему барину:
— Эй, ты че без дела-то лежишь, а ну давай смотайся за хлебом!
Ну, вот как такое пережить? Русскому, грубо говоря, дворянину, из профессорской семьи?
Дальше – хуже.
Все знают, что в деревне от скуки и бедности впечатлений люди внимательно наблюдают друг за другом. И вот кто-то, всмотревшись в сына ИИ, сказал, что мальчик не в отца – вылитый Галич, даром что без усов! Все стали про это шептаться, и он тоже услышал. Присмотрелся и задумался… Засомневался… И стал собирать деньги на анализ ДНК, чтоб узнать точно про отцовство. Потом он передумал: если даже сын не его, то что с того? Раз все равно он уже его воспитывает. Через какое-то время ИИ опять про это задумался: а не сделать ли анализ? Пошел к другу занимать на это деньги, тот давать не хотел и придумал отговорку: «А если окажется, что ребенок не твой — не выгонишь же ты его на улицу!». Хоть и от жадности, но родилась истина. ИИ сразу все понял и больше эту тему не поднимал, вслух, по крайней мере.
К своей подруге, которая была в ужасе от его клептомании и панически боялась, что ее заметут с ним как сообщницу, он и приехал в самую, может, главную ночь своей жизни . Пьяный в дым, никакой, но это не был романтический заход, а другое.
— У меня трагедия страшная, — говорит.
Дальше он сквозь пьяные слезы рассказал, что был у папы, а тот между делом сказал что-то вроде:
— Твоя мама, старая жидовка, лучше б молчала, а то ей таджики плохие…
— Подожди, папа, а зачем ты на маму наговариваешь, почему это она вдруг — еврейка? Че ты обзываешься?
Папа не слушает или не слышит, и продолжает:
— Ну, не ругай их, зачем ты их считаешь врагами. Сама, вон, еврейка?
— Как — еврейка?! Как же — еврейка, когда я их всю жизнь их ругаю? И ты! Меня! Не остановил! Почему?
— Мне и в голову не пришло, что ты не знаешь. Ну, я думал, что ты дурной просто. Или что ты отдаешь дань времени — евреев же модно ругать. Ну, как ты мог не знать, что твоя мама — еврейка?
— Я не знал!!!
— А ты на себя-то в зеркало смотрел? У тебя же внешность типичного еврея. Вылитый Галич, а уж никак не Есенин с пшеничными кудрями.
И сразу перед ИИ встал профиль его мальчика. Это точно его сын, родная еврейская кровь! И стали ему еще приходить в голову иногда престранные мысли – что, вот, надо бы учить иврит и как-то иногда заглядывать в синагогу… Хотя какой иврит, он и английского-то не знал.
Так старик, умирая (хотя он еще жив), открыл мальчику тайну золотого ключика.
Жить с таким разительным ужасным открытием было невыносимо.
Особенно невыносимо — когда нету денег, давно нету.
Жизнь окончательно заехала в тупик и там застряла однажды в декабре; на носу Новый год, вся эта суета с елками и подарками. Все знали, что праздновать невозможно иначе как в деревне, уж такой обычай. Однако ехать было не на что, а знал об этом один только ИИ, а больше никто. Он лежал на диване все те декабрьские снежные — за окном, из дома не выходил — и все откладывал, переносил поездку. И пил свою печальную одинокую водку. А, напившись, писал злые и путаные, да с ошибками, строчки в фэйсбуке. И было видно, в три часа еще ночи или уже утра, по этим рваным репликам, что он пьян в дымину и зол на весь мир. Еще он часто хватался за сердце — когда никто не видел. Он лежал целыми днями и ночами на диване и не знал что делать, и не знал как сказать про все. Не мог решиться.
Так все и кончилось.
Он умер. Сердце, водка, гиподинамия, безденежье, изгнание из русского мира – что его подкосило? Поди знай. Вдова – молодая, новая – думала, что остались деньги. Она думала, что есть какие-то, ну, пусть не несметные, но какие-то богатства. Что он просто берег деньги на что-то — на ребенка, на какую-то поездку. Но не осталось ничего. Ни даже 100 долларов…
Кто же он был на самом деле? Русский, как он всю жизнь думал? Или еврей, чистейшей воды, по Галахе? Как понять? Ну вот был ли Алексей Толстой графом? По крови – да, с этим разобрались, его мать ушла к самарскому инженеру и, живя с ним, родила все же от прежнего мужа. Но! Алексей рос, воспитывался как инженерский сын. Вот мне завтра докажут, убедительно, что я наследник Романовых, – но какой будет из меня великий князь? Ненастоящий, вот и все. Граф – это надо с младенчества к такому привыкать.
Он все-таки умер как русский – молодым, на диване (тема которого звучит в нашей жизни стремительным домкратом), чисто Обломов, который, кстати, тоже женился на деревенской. Умереть от водки – чисто русский вариант. Это русская смерть. Он узнал, что еврей, – но было уже поздно. Он привык быть русским, и эта привычка перебила все его еврейство. Да и воровство это – не зря, от министра до колхозного тракториста все воруют в этой богоспасаемой стране.
Когда умер Березовский, говорили, что это самоубийство. Но одна девушка очень тонко написала в сетях, причем она процитировала свою бабушку: «Еврейский мальчик не мог покончить с собой, он бы дождался, пока помрет еврейская мама». Вот ИИ – не дождался… Он провел жизнь в красивых размышлениях и заманчивых иллюзиях, чисто по-русски презирая реальную прозаическую жизнь. Говорят про нефтяное проклятие – но нефть ни при чем, во времена Обломова про нее не думали. Проклятие не нефтяное, а другое какое-то…
Да, он все-таки был никакой не еврей, а русский, настоящий русский человек. Идейные искания, тоска по корням, возвращение, типа, к истокам, водка и иные излишества… Сложное отношение к работе, переходящее от любви к ненависти, и прочая противоречивость… Все это воровство, которому в России предаются миллионы людей разных сословий — от олигарха до колхозного тракториста… Ну, а сын ИИ и подавно – настоящий галахический русский. Внук и праправнук профессоров, сын русского барина, с насмешкой грустною обманутого сына над промотавшимся отцом.
Это очень русская жизнь, так вся страна жила и живет, и мы все в ней русские.
А евреи, они ни в чем не виноваты. Если не в курсе, то и Христа вообще распяли не они, а римляне, так-то.
Автор : Игорь Свинаренко.