Удивительно, как быстро люди забывают то, что было, охотно замещая свои воспоминания навязываемыми пропагандой представлениями.
Есть и другой важный психологический момент: людям всегда комфортно мыслить о прошлом в картинках и категориях настоящего. Ну это вот как средневековые художники рисовали библейских и античных персонажей в одежде, интерьерах и пейзажах своего времени и своей родины — и ничуть не сомневались, что как-то так все и выглядело.
Замечу еще, что говоря о пропаганде, я говорю о ней в широком смысле слова — и о государственной, и о церковной, и антицерковной.
Сейчас формируется некий странный миф о религии в советское время, возникающий на стыке современных представлений и желании переосмыслить прошлое с современных позиций.
Во-первых, насаждается миф о том, что РПЦ всегда была очень влиятельной и важной, и всегда находилась в нормальных отношениях с властью (любимая многими фотография, где Л.И.Брежнев выпивает с Алексием Первым или сталинистские прогоны того же Алексия — они воспринимаются обоими сторонами с разными знаками, но льют воду на мельницу одного мифа:типа вот, попы всегда были при вождях)
Во-вторых, насаждается миф, что все русские все равно были православными, крестились, праздновали праздники, может и несколько робко, но в общем это было совершено нормальное явление.
Сейчас будет длинный мемуар и размышления о позднесоветской жизни
Я родился в 1976 году в городе Алма-Ате, столице Советского Казахстана. Вопреки диковинному названию города (кстати, это именно русскоязычное название, потому что по-казахски город всегда назывался Алматы, и что значила эта вот Алма-Ата в женском роде, при том что в переводе с казахского это звучит как «Яблочный дедушка» — оставим на совести тех, кто все это придумал), к началу 80-х город был по-преимуществу русским. Совершенно точно — русскоязычным. Было много немцев, много украинцев, много татар, были конечно же и казахи, были и евреи, и корейцы. Немцы не были экзотикой совершенно — в классе у меня учился Женя Эйхгорн, у моего лучшего друга бабушку звали Элеонора Эмильевна (привет ей в ее лютеранском раю, потрясающая была старушка), директор спортзала имел фамилию Дрекслер и т.д.
Практическая суть такой полиэтничности заключалась совсем не в том, что всем якобы было плевать на национальности (есть такой миф, что в СССР никто не обращал внимания на национальность — вот уж ерунда!) — на самом деле нет, не плевать. Наоборот, мы все с детства знали, что я — русский, сосед Миша Гинзбург — еврей, условный Мустафа — татарин, условный Петя Штайнмюллер — немец и так далее. Никаких выводов не делалось, но просто такая вот первичная идентификация — ты кто по национальности? Вот пишу и понимаю, что в моем детстве это был вполне допустимый вопрос при знакомстве с новым человеком в группе или классе.
Понятно было, короче говоря, что люди все разные и у некоторых есть некие национальные традиции и странности.
Прежде всего — в именах и кухне. Но не только.
Например, казахские и татарские мальчики все (или почти все, не проверял) были обрезанные и при тесной дружбе некоторые делились рассказами, как это происходило: что-то им там отрезали, и пока они потом плакали — кидали денежки. В итоге страдалец оказывался обладателем некоего приятного капитальца. Что именно обрезали и зачем — было не очень понятно, в том числе и им, но лично я считал что это такой «старинный народный обычай».
Что там было в трусиках у покойного соседа Миша Гинзбурга — не помню, просто потому, что в больничку я играл с девочками, а сам он ничего такого не рассказывал и не показывал.
Короче, к чему такое длинное вступление?
А вот к чему.
Сколько я видел в детстве русских ребят — в школе, во дворе, в пионерлагере, в спортзале, на плавании — никогда и ни у кого я не видел крестика. Может кто-то из них и был крещеным, но крестик не носил никто. И девочки тоже ничего такого не носили, во всяком случае не видел ни разу. Лето в тех краях жаркое, все детство все бегали или топлесс или в майках, так что было видно, кто что на шее носит — обычно там висел ключ от квартиры. И никаких крестиков или иконок.
Ни у кого из родственников, друзей, знакомых или одноклассников в доме я не видел икон.
Единственная домашняя иконка, которую я видел, висела в комнате моей бабушки, где я тоже много лет жил.
Она висела не в красном углу, а на веревочке на ковре, у изголовья бабушкиной кровати.
Очень такая дешевенькая иконка.
Бабушка носила крестик — при том что была коммунисткой и даже на пенсии зачем-то ходила на партсобрания, но я так понял там у них был такой клуб, собирались пенсионеры поболтать. В церковь она не ходила и меня не водила.
Никаких поклонов перед иконкой или лампад — не было.
Хотя перед сном она что-то шептала и крестилась — но для нее православие всегда было связью с детством в раскулаченной деревне. Например, она до последних лет жизни недоумевала, глядя трансляции праздничных богослужений из ХХС — ей все время казалось, что это какое-то неправильное православие, потому что в ее детстве была одна маленькая церковь в которой был один поп и все было скромно и душевно. Ну это отступление от темы, бабушку вспомнил.
Собственно, из всей религиозной жизни у нас в доме была только эта иконка и куличи на пасху — естественно, никто не возил их святить в церковь и такая странная мысль и не звучала ни разу.
Гораздо большим семейным праздником был, например, День победы — потому что дедушка погиб в 1944 году, в конце апреля, и там были свои ритуалы: портрет, орден, бабушка перебирала письма, ходили к вечному огню и там обязательно фотографировались.
Рождество вообще никак не праздновалось. Старый новый год — да, а вот Рождество — просто вот я вообще не помню ничего с ним связанного.
Так вот, про иконку.
Висела она и висела, хоть и экзотично, но я ее воспринимал как оригинальный элемент декора. Типа диковинного зеркала с ангелочками — оно висело на другой стене, а сейчас висит у меня в гостинной.
И вот пришли ко мне как-то одноклассники изрядной толпой.
Типа, я болел, а они такие в порыве пионэрской солидарности пришли посетить страдающего товарища.
Ну пришли, расселись — и тут кто-то увидел иконку.
Собственно, все предыдущее было предисловием к этому случаю.
Понимаете, для советского школьника иконка на стенке — это вот так же странно было тогда, в середине 80-х, как если бы там висел портрет Николая Второго или Гитлера.
Вернее, Гитлера, потому что как выглядел Николай Второй мало кто знал — это, кстати, интересная тема: я вот первый раз увидел портрет нашего последнего Государя чуть ли не во время перестройки уже. В советских учебниках были только карикатуры, а в кино про революцию все больше Керенского в женском платье показывали. Возможно, был какой-то сознательный запрет на фотографии Николая, потому что даже в популярной советской антиромановской книжке 1978 года «Двадцать три ступени вниз» нет ни одного портрета человека, о которолм товарищ Касвинов написал свой многостраничный пасквиль. Единственный киноимператор был в фильме Элема Климова «Агония», который вышел на экраны только в 1985 году. Так что портрет усатого и бородатого мужчины с приятным лицом скорее всего был бы принят за фотографию прадедушки.
Короче говоря, икона вызвала удивление именно как портрет Гитлера — что-то совершенно несоветское, неуместное и несуразное.
Это были простые советские дети, большей частью русские, из вполне интеллигентных семей (у нас была хорошая школа).
Так вот я к чему все это.
В позднем совке религия была загнана на далекую и глухую обочину жизни — крепко и безусловно.
Да, главпоп и члены митрополитбюро сидели в президиумах, особенно по заграницам — но по телевидению их вообще никогда не показывали и в газетах не печатали фотографий. Внутри страны ни один поп не смел носа высунуть за пределы церкви (в Алма-Ате была тогда и есть до сих пор симпатичная Никольская церковь, в самом центре города, так что туда вобщем-то легко можно было зайти — но вот толп не было видно). То есть для обычного советского человека поп, мулла или раввин были такими вот фольклерными персонажами типа Деда Мороза — в странным одеждах и с непонятным образом жизни. А уж как зовут главного попа и какой у него титул — этот вопрос поставил бы в тупик любого.
Кроме попов были совсем уж мрачные и страшные сектанты, про которых писали в статьях с заголовками в стиле «Калечащие души», «Изуверы» и .д. Но все это было совершенно маргинально, какие-то буквально людоеды и дикари.
Запретный плод сладок? Может быть, для какой-то части интеллигенции и был.
Но вообще-то он не был запретным совсем — повторюсь, церкви работали.
Просто у советского школьника (если в семье не было упертых верунов) не было просто ни единого шанса оказаться в церкви. К тому времени уже два поколения людей обходились в быту без религии — многие бабушки были комсомолками 20-х и по поводу попов имели весьма специфическое мнение и воспоминания. И еще: я застал огромное количество живых ветеранов, в 1985 году, когда праздновалось 40-летие победы и мне было 9 лет, ветеранам было по 60-70 лет, то есть это были бодрые и энергичные дядьки и деды. Так вот что-то я никогда и нигде не слышал, чтоб среди них было много верующих. Как и рассказов о летаниях над фронтом с иконами тогда я не слышал. Впрочем, как и рассказов про хождение в атаку «за Родину, за Сталина!».
На этом фоне я до сих пор помню культурны шок от широкого празднования «1000 летия Крещения Руси» в 1988 году.
Знаете, то что на экране появились попы, которые что-то там вещали, и в газетах появились статьи на тему «духовность и традиции все ж таки несут в себе здравое зерно», «дорога к храму», «время собирать камни» — это вот как сейчас включить случайно программу «Время», а там сначала сюжет о заседании Святейшего Синода РПЦ, а потом раз — репортаж с конгресса «Свидетелей Иеговы» и восторженный рассказ о том, что переливание крови есть ужасный грех и скоро будет Армагеддон. Без перехода.
Шок — вот что это было.
При чем я не помню никакой особо успешной и постоянно агитации против православия и до 88 года.
Церковь скорее высокомерно игнорировали и не замечали. Без какой-то злобы, скорее с иронией и недоумением.
Простому советскому школьнику конечно было любопытно заглянуть в церковь — другой мир, там что-то поют, старушонки в платочках, пусто, странно, золочено, а главное — чуждо и непонятно. Ну заглянул, ну посмотрел. В этом смысле православие гораздо безвреднее сектантов (как и ислам, кстати)- потому что язык непонятный и вообще ничего не понятно, что поют и говорят. Ничуть не более понятно, чем буддийское или иудейское богослужение — ну для праздного непосвященного зрителя. Именно поэтому, наверное, советская власть больше воевала с сектантами — потому что они на нормальном языке рассказывали про то что бог есть и скоро конец света, а не по-церковнославянски или по-арабски.
К чему я все это длинно и многобуквенно?
К тому, что воспоминания о непрерывной и тесной связи русского народа с церковью в советские времена, а также и о том, что попы кому-то там были сильно интересны — на бытовом или государственном уровне — вот все это ложные воспоминания, которые целенаправленно и злонамеренно вживляются сегодня в голову целой нации.
По моим ощущениям, в позднесоветское время вопрос религии был практически решен в смысле ее полной маргинализации.
Активно практикующий православный или тем более поп — это, чтоб понятно было молодым читателям моего журнала, выглядело также странно и непривычно на грани неприличия, как какие-нибудь мормоны или мунисты сейчас: вот вы же вроде нормальные люди («это же наши, советские люди!!!»), а дурью маетесь, еще и детишкам своим ерундой голову забиваете!
Тем не менее, советская атеистическая пропаганда по сути была крайне корявой и сама по себе не способна была никого ни в чем убедить. Она и не пыталась убеждать — атеистические лекции атеисты читали другим атеистам, атеистические книжки рассказывали атеистам, о том как правильно и хорошо быть атеистом, а атеистические журналы рассказывали атеистам о диковинных культах Африки, свирепых инквизиторах и все такое прочее.
Как и в описанном выше случае с недоступностью образа Николая Второго (казалось бы, а чего вот скрывать-то было, ну Николай, ну вот он — в учебники напечатанный, можно было выбрать фото понеудачнее), практически полная недоступность Библии и прочих религиозных текстов при огромном количестве критических статей (частично — довольно унылых, а чаще всего — поверхностных и хамоватых) о них привели именно к нездоровому ажиотажу и благоговению перед никем нечитанными, но такими священными и древними текстами! Что до сих пор и играет на руку господам попам.
А всего-то надо было взять и издать многомиллионным тиражом Библию в современном переводе с подробными научными комментариями и словом бог с маленькой советской буквы. Еще и в школе позаставлять читать эту белиберду про судей израилевых и то, каких животных можно есть, каких нельзя, и из чего должна быть шапочка у левита — глядишь, и был бы толк.
Но библия была де-факто запрещена, и когда после 1988 года прозревшая и срочно воцерковившаяся тусовка стала закатывая глаза причитать о духовности и святости — тут все и посыпалось.
Прошло 25 лет — и я искренне удивляюсь: такое ощущение, что я жил в каком-то другом СССР, а не в том, о котором некоторые господа вспоминают и рассказывают новым поколениям.
Я на самом деле не люблю СССР. Детство свое — люблю, но ведь за детство спасибо родителям, родне, друзьям, школе! От пионерии у меня остался в памяти один негатив и все эти завывания о том, что надо возродить что-то пионерообразное меня бесят.
Коммунистическая доктрина — это унылый бред.
Марксистско-ленинская философия — дичайший набор слов (у меня на полке стоит словарь научного коммунизма — это невозможно читать, бессвязный набор терминов, которые объясняются через другие термины и так по кругу).
Но.
Одно было безусловно хорошо — советское образование было позитивистским и навязывало, довольно агрессивно, научную картину мира как единственно возможный способ воспринимать реальность.
Религия отметалась принципиально и на всех уровнях.
И вот это — правильно.
Потому что это религия не может жить без людей, а люди без религии — очень даже могут.
Весь опыт жизни простых советских людей в 60-80-е годы отлично это доказывает.
Так что не верьте глупостям, вся эта истерика с попами и куполами — ей всего-то 25 лет от роду, а в буйной фазе — лет 10 максимум. Рано или поздно она кончится, маятник качнется в другую сторону.
Надо верить в себя, в человечество, в то что рано или поздно мы откроем если не все (тут я все-таки агностик), то хотя бы большую часть секретов окружающей нас реальности.
В любовь еще надо верить, да.
Автор : Фёдор Крашенинников.