Начало мая – время исступлённого, неумолчного, при этом возрастающего год от года казённого патриотизма. Фронтовиков всё меньше, а воя всё больше. Да, собственно, фронтовики-то никого не интересуют – только под ногами путаются. Квартиры им давай, то-сё – одна морока государственным людям, от дела отвлекают.

А делА у всех по горло.

Всяк гремит и грохочет на свой образец. Патриоты разоблачают фальсификаторов истории, евреи вопят о холокосте, литераторы – витийствуют, военные готовят парад – вон завтра, пишут, улицы в Москве в центре перекроют. В общем, все отметились и при деле. 

Такое ощущение, что кто-то очень трудолюбивый неутомимо сбивает, сбивает мускулистыми своими руками мыльную пену. Она, пена, уже вздыбилась от его неутомимых многолетних усилий аж до потолка, до неба, до стратосферы. А он всё сбивает, сбивает и не может остановиться.

Уже объявлено, что 9 мая – это наш главный праздник, на веки веков. Наша гордость, наша слава… господи! Слёзы наворачиваются, не могу закончить. Ну, вы сами знаете, что принято говорить. Поэтому я скажу о том, что сегодня не принято.

Я вовсе не предлагаю праздник отменить. И не подвергаю сомнению нашу Победу.  Мой дед воевал в морской пехоте на Ленинградском фронте. Начал войну с Финской кампании в 39-м, погиб в 41-м.  Поэтому войну в нашей семье всегда помнили и уважали память о ней. Впрочем, всё её уважали,  практически все мужчины соответствующего возраста воевали. У нас в институте был учитель математики инвалид, без руки; был он на фронте артиллеристом. Рассказывал нам, как важна математика для наведения орудий. А учитель истории, между прочим, еврей, дошёл до Берлина; показывал нам фотографию. Были у нас и две учительницы-фронтовички. Одна была даже военной лётчицей.

Но вот что интересно. Настоящие фронтовики не слишком охотно вспоминали о войне.  Один мой знакомый, побывавший в истинном пекле, изредка рассказывал какие-то истории, скорее, забавные. То же самое и другие мужчины-фронтовики. Помнится, тогда в обиход вошло слово «ветеран» — прежде оно как-то не употреблялось. Так вот он иронизировал: «ветераны» или «ветеринары»? Говорил, что самые активные ветераны – это те, кто служил в поварах или в интендантах. Мне кажется, ему хотелось забыть пережитые ужасы, и другим хотелось того же – своего рода психологическая защита организма. Потом я вычитал что-то подобное у Хемингуэя: фронтовику хочется забыть. 

Достопримечательный факт: выходным днём и официальным праздником день Победы стал при Брежневе – в 1965 г., на 20-летие Победы. Именно тогда появилась в Кремле могила Неизвестного Солдата, стали строить грандиозные монументы в городах-героях, да и число этих городов стало прогрессивно возрастать. В конце брежневского правления этой чести удостоилась даже Тула, где уж точно никаких боевых действий не было. Их даже почти не бомбили: заводы были вывезены на Урал, в Златоуст.

Так вот до Брежнева, как пишут, никаких особых празднований, официальных, во всяком случае, не было. Фронтовики, понятно, собирались, но день был рабочим, и народ занимался повседневными делами. Тогда вообще много работали и мало праздновали. 

Насчёт того, что Сталин не особо педалировал этот праздник – сложилась целая теория, или мифология, даже и не одна. Знаменитый Виктор Суворов с присущим ему литературным даром сочинил такую версию. Сталин-де был крайне недоволен итогами II Мировой войны: мало завоевали, границы не сильно отодвинули и даже не вернулись к границам Российской империи. В какой-то из его книжек есть написанный с присущим ему блеском эпизод: Сталин смотрит на карту и рассуждает: «Вот здесь у нас всё в порядке, а здесь вот слабовато сработали, надо бы подправить…» Сегодняшние эпигоны Суворова, рядовые фронта десталинизации, говорят: «Вот видите, какой Сталин плохой: ветеранов не уважал, праздник не праздновал!».

На самом деле не праздновал он просто потому, что страна шла вперёд, что были цели и были задачи сегодняшнего дня. Тогдашний народ ощущал себя молодым, работником, а не пенсионером. 

А вот нарастающее празднование с постепенным превращением Дня Победы в «наше всё» — вот это началось и продолжилась при Брежневе. Это я уже помню: шло по нарастающей. Монументы становились всё выше, музыка – громче, а казённый патриотизм — назойливей. Впрочем, надо сказать, что произведения искусства случались и очень хорошие. Да собственно, все хорошие фильмы и многие песни – из того времени. 

Сколь я помню, настоящих ветеранов всё это раздражало, а вовсе не радовало. Помню, мой знакомый, которому приходилось по работе бывать в ФРГ, с большим неудовольствием говорил, что побеждённые немцы живут лучше и работают гораздо исправнее, чем мы – победители. Вот об этом были мысли ветеранов, а вовсе не о всё новых и новых памятниках и празднованиях. 

Но казённый брежневский агитпроп трудился не покладая рук. Это вообще свойство казённой говорильной машины: разогнавшись, она с трудом останавливается. Это можно видеть хотя бы по такому пустяку, как отмена техосмотра – начав, никак не могут остановить словоизвержение. Что ж говорить о таком серьёзном деле, как война?

Зачем это было нужно? Ответ прост. Уже тогда ощущалась пугающая пустота, которую пытались как-то заполнить, заткнуть, залатать. Общество утратило цель, направление движения, импульс развития. Жизнь стала идти по инерции, постепенно превращаясь в симулякр жизни, новых значительных задач не ставилось – так, переползали со дня на день. Настоящих достижений, чего-то такого, чем можно гордиться, — не было и не предвиделось – вот в такой атмосфере махрово расцветало «ветеранство» всех видов и оттенков. Общество превратилось в старика, у которого «всё в прошлом», как на известной картине. И ничего сколько-нибудь достопримечательного – в настоящем. 

Сегодняшнее время чрезвычайно похоже на брежневский застой – по стилю, по энергетике похоже. И сегодня пустота существования – ещё пустее. У нас нет НИЧЕГО, ну буквально ничего, чем можно было бы хоть с натяжкой гордиться. Стариковская слабость мышц и дряхлость сознания охватила всё общество. Начинают что-то строить – и НЕТ СИЛ закончить, начинают что-то думать – и теряют мысль на полпути, забывают, с чего, собственно, начали. Даже странно подумать, что это мы строили когда-то космодромы и создавали подводный флот!

Но, как немощный старик, мы храним память о чём-то великом в прошлом. И объявляем его – главным в нашей истории. И все понимающе кивают: да-да, конечно, главное, как же иначе, мы же патриоты, не «либерасты» какие-нибудь.

Что это значит? Это значит только то, что мы совершенно не верим в свою способность сделать что-то значительное сегодня. Чем пустее сегодняшняя жизнь – тем пышнее торжества, тем длиннее речи, тем громче марши.

Когда-то фронтовики, усталые, полуголодные, израненные приходили и принимались за дело: строили дома, прокладывали дороги, налаживали заводы. Мы сегодняшние болтаем и разнообразно опускаемся – технологически, образовательно, умственно. При этом всё более квалифицированно и старательно празднуем и чествуем. 

Гром победы раздавайся!
«Нужны нам великие могилы, если нет величия в живых» (Некрасов).

Автор : Сергей Криндач.

Источник