Здесь не место говорить об Октябрьской революции. Коротко говоря, уклонился от своего долга царь – отрёкся. Тогда и солдаты, присягавшие царю, решили, что и они свободны от присяги: царя-то нет. А дальше пошло по нарастающей: толпы дезертиров, ведомые безответственными агитаторами, паралич власти. А до того, на протяжении полувека, высшие классы, дворяне и буржуазия, не исполнили своего долга организаторов народного труда. Большевики, оседлав волну и проявив не свойственную больше никому волю, сумели, в сущности, спасти страну от распада и растаскивания на куски.
Мы, сегодняшние, тоже не исполнили своего долга. Мы не сумели использовать полученную нами свободу. Мы не поняли смысла свободы. Ведь свобода – это вовсе не расслабуха и привилегия, а долг и труд. Мы, весь народ, поняли свободу не как свободу труда и созидания, а как свободу растаскивания и радикального прекращения всякой работы. За прошедшие двадцать лет мы создали сугубо ресурсную экономику, основанную на делёжке наличного продукта, созданного отчасти природой, отчасти трудами предыдущих поколений. Рулит этой ресурсной экономикой государство-собес, политику составляет борьба за доступ к ресурсу и обсуждение более правильных оснований дележа наличного.
Я говорю «мы», не отделяя власть от народа, вполне намеренно. Власть – это часть народа, она не с неба упала на наши головы. Власть – это всегда проэкция народа, даже если она не избирается. В этом смысл известного изречения, что каждый народ имеет то правительство, которого заслуживает.
Октябрьская революция выросла из войны – разложившейся войны. Новая, вполне вероятно, вырастет из цепи техногенных катастроф, которые ознаменуют необратимый износ и развал технической инфраструктуры.
Разговоры о том, достаточно ли невыносимо живётся народу, чтобы он полез на баррикады, — беспочвенны. Революции происходят обычно на фоне вовсе не понижения жизненного уровня масс, а даже некоторого его повышения.
Мы имеем большие моральные претензии к власти: воруют, роскошествуют. Но истинная катастрофа – это её, власти, деловая квалификация, управленческие умения. Поэтому вполне допускаю, что власть и вообще вся наша жизнь может рухнуть при малом ветерке, вроде сильного падения цены на нефть.
Что может случиться дальше? П.Чухрай предрекает приход диктатора фашистского типа, хунты. Фашизм обиходное сознание воспринимает в чисто ругательном смысле («У-у, фашист проклятый!»), и это мешает понимать его объективное содержание. Глубокий политический мыслитель русского зарубежья Иван Ильин по горячим следам назвал фашизм «спасительным эксцессом патриотического произвола». И это действительно так и есть. Фашизм, т.е. национально ориентированная диктатура, появляется всегда на краю пропасти и направлена на спасение народа и государства. Очень часто такое случается в условиях крайнего национального унижения, ощущаемого широкими слоями народа. Это безусловно «эксцесс» — т.е. «выход за пределы» (что буквально и значит слово «эксцесс»). Это, по-русски говоря, «перегиб». Перегиб иногда бывает необходим: иначе не распрямишь ни палку, ни ситуацию. Спасительная диктатура действует поверх рамок существующих законов и процедур, что, с точки зрения этих законов, есть произвол. Но произвол этот – патриотический. Это крайне важно. Не ради себя и своей клики – ради всего народа, ради тех неотложных и перспективных задач, которые стоят перед этим народом как целым. Не ради богатых, не ради бедных, не ради рабочих – ради всего народа. В этом радикальное различие диктатуры фашистской и коммунистической: коммунистическая диктатура – это диктатура в интересах класса, фашизм — народа. Центральная идея фашизма – корпоративное государство, где заняты общим трудом рабочие, предприниматели, торговцы, чиновники.
Фашизм национален и чувствителен к неповторимым чертам своего народа. Это очень важно: то, что благотворно для одного народа – совершенно не годится для другого. В ходе наших реформ мы убедились, как на нашей почве не работает многое из того, что вполне прививается у других народов.
Для осуществления диктатуры, очевидно, нужен диктатор, вождь, фюрер, лидер – это всё одно и то же слово, только на разных языках. Его прозорливость, воля, политический талант и то, что принято обозначать восточным словом «харизма», — здесь имеют решающую роль. Впрочем, роль лидера в любой организации всегда огромна.
Такого вождя способен выдвинуть народ в решающий момент своей жизни. Формирует его историческая задача.
Народ такого вождя ждёт и тайно призывает. Это выражается хотя бы в крепнущей народной любви к образу красного монарха тов. Сталина. К образу – не к историческому лицу. Кстати, увеличивается интерес даже и к гитлеровской Германии: как там всё было устроено? Даже «Доктрину фашизма» Муссолини кое-кто почитывает, и вовсе не экстремисты, бритоголовые и т.п. Это симптом.
П.Чухрай считает, что дальше диктатор зажиреет и снова будет раздавать дворцы своим подельникам. Ну, тогда мы безнадёжны и вполне заслуживаем своего правительства и своей участи — расчленения и смерти в качестве исторического народа. Но я смотрю на дело оптимистически. Русские часто героически останавливаются у последней черты, к которой сами же и подрулили благодаря своей государственной распущенности и социальной мечтательности.
Но покуда мы живём во сне. Обстоятельные дискуссии о выеденном яйце, вроде телефонных глушилок в театре, лишний раз показывает, насколько мы легкомысленны и демобилизованы.
- Автор : Сергей Криндач.