Имена русских генералов, командовавших фронтами в Первую мировую войну, ничего не говорят современному читателю. Кто такой Алексей Ермолаевич Эверт? Чем прославился Николай Иудович Иванов? А ведь были ж люди! С широкими золотыми погонами, иконостасами орденов и целыми архивами приказов. Лишь одному из них повезло — Брусилову. Он стал «звездой». О Брусиловском прорыве слышали даже те, кто совсем не интересуется историей. Легенда о том, что благодаря ему был нанесен смертельный удар Австро-Венгрии, пережила не только те давние и не столь уж значительные бои на Волыни, но и весь XX век.

За всю войну взяли только одно немецкое знамя

Старшее поколение хорошо помнит советский бестселлер начала 70-х «1 августа 1914» Николая Яковлева, написанный в пику солженицинскому «Августу 14-го». Широко растиражированный безотказным в идеологических войнах издательством «Молодая гвардия», он в основном и восполнял информационный вакуум о Первой мировой. Миф о Брусилове приобрел в этом пропагандистском опусе окончательную форму: «Ранним теплым утром 4 июня, 22 мая по старому стилю, австрийские войска, зарывшиеся перед русским Юго-Западным фронтом, не увидели восхода солнца. Вместо безмятежных солнечных лучей с востока пришла смерть — тысячи снарядов превратили обжитые, сильно укрепленные позиции в ад. Разбуженные грохотом в блиндажах австрийские солдаты в ужасе застыли. Земля ходила ходуном, в сплошном реве снарядов русской артиллерии, сметавшей проволочные заграждения и брустверы, часто ухали леденящие кровь взрывы — тяжелые орудия и мортиры разрушали укрепления. Оставшиеся в живых с готовностью поднимали руки, стоило русскому гренадеру с гранатой встать у входа в убежище.

В то утро произошло неслыханное в анналах позиционной войны. Почти на всем протяжении Юго-Западного фронта атака удалась. Волны русской пехоты захлестнули вражеские траншеи и покатились дальше. Поток телеграмм оповестил мир о дотоле небывалой победе — уже в первые сутки наступления взято в плен 900 офицеров и свыше 40 тысяч солдат. По земле, где тягостным маем 1915-го года пятились озлобленные, измученные русские солдаты, в пьянящий май года 1916-го шли бравые полки Брусилова».

С такой армией топать, если не до Берлина, то по крайней мере до Вены! Отчего же, позволю ехидный вопрос, в результате «бравым полкам» удалось захватить только губернский город Луцк? Да и тот ценою полумиллионных потерь…

На самом деле жестокая правда состоит в том, что в Первую мировую русская армия воевала даже хуже, чем посредственно. Она начала боевые действия катастрофой 2-й армии в Восточной Пруссии. «Совершилось величайшее несчастие в нашей военной истории», — писал об этом окружении историк-эмигрант Керсновский. Только в плен попало 70 тысяч человек, из них 13 генералов. Командующий армией Самсонов застрелился. И это всего через три недели после начала войны!

А дальше неудача за неудачей — гибель XX корпуса в Мазурских озерах. Кровавая ничья Варшавско-Ивангородской операции. И, наконец, Великое отступление 1915 года, в результате которого была потеряна вся русская Польша, Галиция со Львовом и добрый шмат Правобережной Украины. Характерно, что за всю войну русская армия захватила только одно (!) германское знамя — 34-го пехотного полка. Успех праздновали с помпой. Популярный журнал «Нива» даже посвятил событию специальную статью с фотографией.

К зиме 1916-го русский фронт стабилизировался. Немцы загнали «славянских дикарей» за линию основных железнодорожных узлов театра военных действий, в болота Полесья, и стали переправлять основные силы на Запад — «мочить» французов. Русская армия утратила всякую способность к стратегическому маневру — после потери узловых станций, чтобы перебросить дивизию из-под Риги на Украину, ее приходилось везти через Москву! За это время любой намек на прорыв германские штабы успевали заткнуть быстрой передислокацией своих ограниченных сил.

Тем не менее, выполняя требования союзников, царь решил наступать. Первого апреля 1916-го в Могилеве, где располагалась ставка, состоялся военный совет. Главнокомандующие Северо-Западным и Западным фронтами генералы Куропаткин и Эверт позволили возражать Николаю II, настаивая на обороне. И тут в спор неожиданно вмешался только что назначенный командовать Юго-Западным фронтом генерал от кавалерии Брусилов.

«Лошадиный академик»

К моменту назначения на эту должность Брусилову исполнилось 63 года. Он не имел высшего военного образования, закончив только Пажеский корпус, где учились дети высшей аристократии. В юности будущего знаменитого полководца отличала страсть к картам, женщинам и попойкам. «Молодым офицером, — вспоминал он, — я был в упоении от своего звания и сообразно с этим делал много глупостей, вроде того, что сел играть в стукалку с незнакомыми людьми, не имея решительно никакого понятия об этой игре, и проигрался вдребезги, до последней копейки».

Теперь с тем же азартом новый командующий принялся играть в наступление до своего последнего солдатика. Никто не мог уговорить его придержать прыть. Даже старый, опытный, всеми битый Куропаткин. Только наступать! Дух войск прекрасен, утверждал генерал, так, словно они мечтали лишь о том, как бы украсить своими потрохами австрийские проволочные заграждения.

Оптимизм Брусилова можно объяснить, только если вспомнить, как он делал карьеру. Импозантный, подтянутый кавалерист всегда умел ладить с начальством. Долгое время его «двигал» дядя императора великий князь Николай Николаевич — тоже заядлый любитель конных скачек. Благодаря дружбе с ним Брусилова в 1902 г. назначили начальником Офицерской кавалерийской школы — так называемой «лошадиной академии». Армейские остряки шутили, что главный предмет, который преподавали там, называется «наукой о подмывке конских хвостов». После нее он успел покомандовать 2-й гвардейской кавдивизией и корпусом в Киевском округе, который с начала войны развернули в армию. Всегда угадывавший желания покровителей Брусилов на сей раз очень хотел нравиться царю. Раз Николай II намерен наступать, значит, и его верный генерал всей душой жаждет того же. Ставка отдала приказ готовиться к атаке.

«На германской войне только пушки в цене»

Так пел некогда Булат Окуджава. И был прав. Главной причиной русского бегства в предыдущую кампанию был так называемый «снарядный голод». К лету 1916-го проблему удалось решить. Промышленность империи перестроилась на военный лад и набрала обороты. Снарядов навыпускали столько, что их хватит на всю гражданскую войну, николаевские шашки с надписью «За веру, царя и отечество» будут выдавать еще в Великую Отечественную, а саперные лопатки с царскими клеймами со складов попадались в советской армии даже в 70-е годы — при Брежневе!

Брусилову повезло трижды. Во-первых, дефицит материальных ресурсов был полностью преодолен к тому моменту, когда он встал во главе фронта. Во-вторых, перед его армиями находились не немцы, а австро-венгры — противник по качеству примерно равный русским. В-третьих, накануне самого наступления австрийцы перебросили восемь дивизий на итальянский фронт.

Обычно в заслугу Алексею Алексеевичу ставят, что он наносил не отдельный удар на узком участке, который легко разгадывался и отражался противником, а атаковал всем фронтом — словно наваливался плечом на дверь. Из-за этого австрийцы будто бы не догадывались, где планируется ввести в бой главные силы. Но на самом деле Брусилов и сам не знал, где будет достигнута удача. У него просто не было выбора. На протяжении войны не только русские генералы, но даже солдаты поняли, что достичь внезапности почему-то не удается. В войсках ходили фантастические слухи о том, что царица — германская шпионка. Правда же была в ином. Немцы и австрийцы располагали передовой по тому времени технической разведкой. Они легко расшифровывали радиопереговоры русских штабов и знали дислокацию царской армии с точностью до корпуса. Но так как Брусилов не проводил перегруппировок на фронте перед наступлением и не получал резервов, то австрийский штаб решил, что русские будут отсиживаться в обороне. В этом была кажущаяся сила Брусиловского прорыва и его скрытая слабость. Любой военный скажет: без концентрации сил на участках главных ударов достигнуть охвата и окружения противника, а значит, и победы — невозможно.

Передовые позиции действительно удалось захватить довольно легко. Но отнюдь не так красиво, как это описывал Николай Яковлев. Участник наступления 4-го июня прапорщик Оськин подводит итог первого дня: «Лихим ударом 11-го и 12-го полков позиции австрийцев взяты. Полки заняли первые три линии австрийских окопов. Взято в плен 120 офицеров, 3 тысячи нижних чинов. Наши потери: офицеров убитыми — 8, ранеными и контужеными — 17, нижних чинов убитыми — 350, ранеными и контужеными — 800. Смотря на число убитых и раненых, можно сказать, что из двух полков, принимавших участие в наступлении, выбыло свыше одной четверти их штатного состава, а так как обычно в бою принимают участие лишь строевые части, находящиеся в окопах, то надо признать, что полк потерял добрую половину своего состава».

Иными словами, по Оськину, а не Яковлеву, выходит — еще один день таких пирровых побед и полка не будет. В атаку придется гнать денщиков и обозных.

Зато ликовала пресса! Луцк взят! Фотографии Брусилова украшают первые полосы газет. «Я получал сотни поздравительных и благодарственных телеграмм, — вспоминал он. — Это были лучшие дни моей жизни».

Солдаты тоже пытались по мере сил не терять времени зря. Захвачен городок Радзивиллов. Ни ахти какая победа. Зато какие трофеи! Предоставим слово тому же Оськину: «Почти каждый день то в одном, то в другом конце города случаются пожары от неосторожного обращения наших солдат с печами. Очистка квартир от ценного имущества производится поголовно всеми. Придя в третий батальон, к командиру батальона Савицкому, я застал его в шикарном особняке сидящим на корточках около большого комода за разборкой дамского белья. «Зачем вам это, Николай Федорович?» — спросил я. «В хозяйстве всякая вещь сгодится».

Во втором батальоне подполковник Приезжев, считавшийся интеллигентным офицером, нагрузил вещами несколько повозок и давал инструкции своим денщикам, как с этими повозками добраться до Тулы. В подвалах солдаты находят водку и вина. Пока об этом неизвестно офицерам, солдаты напиваются сами, но по мере обнаружения вино и водка забираются в офицерское собрание. Полковой поп отец Николай обходит наиболее зажиточные дома под предлогом поиска книг для полковой библиотеки, оставшейся в Туле. Попутно с книгами забирает гравюры и картины».

То, что требовала ставка, так и не взяли

Нет ничего удивительного, что наступление замедлилось. Ни на одном участке не удалось продвинуться дальше, чем на три суточных перехода. Нагруженное добычей православное воинство резко потеряло желание проливать кровь за батюшку-царя. От нежданной радости первых удач как-то забыли, что верховное командование требовало захватить не Луцк, а Ковель — важнейший железнодорожный узел в полосе наступления. Но именно тут не было достигнуто почти никакого продвижения вперед.

Ставка переподчиняет Брусилову Особую армию под командованием генерала Безобразова, состоящую сплошь из гвардейских частей. Но гвардейцы наступают по старинке плотными шеренгами. Пулеметы выкашивают целые роты. Пращур киевского телеведущего с канала «1+1» Юрия Макарова — капитан лейб-гвардии Семеновского полка Макаров оставил воспоминания об этих боях на реке Стоход.

Трупы семеновцев лежали чуть ли не плечом к плечу — головой в сторону противника. Ни один не отвернул! Но как же глупо израсходовало командование этих дисциплинированных бесстрашных солдат, послав их в лобовую атаку на верную смерть.

Впоследствии Брусилов признавался: «Одна из причин, не давших овладеть Ковелем, помимо сильных подкреплений, подвезенных немцами, заключалась в том, что у них было громадное количество самолетов, которые летали эскадрильями в двадцать и более аппаратов и совершенно не давали возможности нашим самолетам ни производить разведок, ни корректировать стрельбу тяжелой артиллерии». Слабая пропускная способность русской железнодорожной сети не позволяла вовремя подвозить подкрепления. В один из моментов наступления штаб Юго-Западного фронта стоял перед выбором — получить еще пару дивизий или снаряды. Брусилов, понимая, что эшелоны с резервами закупорят железную дорогу, выбирает второе. Зачем еще одна орда людей, если им не будет чем стрелять?

Будущий регент Финляндии, а пока командир 12-й кавалерийской дивизии русской армии Карл Маннергейм, воюющий под началом Брусилова, высказывается о ситуации еще резче, чем другие: «Артиллерийская подготовка, начавшаяся 1-го июня, разрушила укрепления противника, и 4-го числа войска пошли в наступление. Однако вскоре стало ясно, что армия все же опоздала со своими планами. Верный момент для использования кавалерии был упущен». Дивизию Маннергейма измотали бессмысленными передислокациями, но в прорыв так и не вывели. Умный барон весьма скептически отозвался о своих русских начальниках, отметив их «желание преуменьшать те обстоятельства, которые по той или иной причине не вписываются в их планы». Особенно раздражает его вспыльчивый Деникин. Нужно отдать должное Маннергейму: кровь своих русских солдат он расходовал так же скупо, как будет проливать финскую в 1940-м.

Бои продолжались до конца октября. Но пришедшие на помощь австрийцам немцы довольно быстро заткнули прорыв под Луцком. Ближе к осени битва превратилась в однообразную жатву смерти. Пушки снова были в цене. Люди не значили ничего. Летом 1916-го с легкой руки Брусилова Россия потеряла то, что еще уцелело от ее кадровой армии после великого отступления. Оставшийся под штыком человеческий материал годился только на горючее сырье для революции.

Лучше всего о значении своей «победы» высказался сам Брусилов: «Никаких стратегических результатов эта операция не дала». Меньше чем через два года разгромленные якобы наголову австрийцы оккупировали Екатеринослав и Одессу. Зато Брусиловский прорыв можно считать чуть ли не самой жирной газетной «уткой» в мировой истории. Трудно найти другой пример такого невероятно раздутого, поддельного, а не подлинного успеха.

Но до сих пор на Стоходе, под Бродами и Луцком черные археологи вырывают из могил так называемые «угольные ведерки» — австрийские стальные каски. Такую в отличном состоянии можно купить в Киеве всего за 75 у. е. Коррозия ее почти не берет. Теперь их предпочитают байкеры. Им нравится надевать то, под чем недавно был голый череп покойника.

Русские каски на базаре не попадаются — их низкокачественный металл был тоньше. В сплошную ржавчину превратилось то, что девяносто лет назад прикрывало головы брусиловских солдат, встретивших свой последний рассвет 4 июня 1916 года.

Но мы помним о них. Потому что наша память сильнее ржавчины.

Олесь Бузина, опубликовано в газете «2000» от 2 июня 2006 года